Краткая история древней Руси
   
  На главную страницу   В конец страницы  
 
 
  Великий князь Олег I (Вещий) Великий князь Олег II Великий князь Игорь Великая княгиня Ольга (Святая) Великий князь Святослав Великий князь Ярополк I  
 
 
 

Д.И. Иловайский (1832 - 1920 гг.) "История России. Становление Руси." 1996 г      

 
   

   Целый ряд веков Русь пребывала на степени родового или точнее племенного быта. Каждый её род-племя жил обособленно и занимал своими пастбищами известное пространство в южных степях, пока сохранял своё кочевое или полукочевое состояние. В этом подвижном состоянии племя всегда должно было быть готовым дружною толпою дать отпор нападению соседей, а то и самому сделать на них набег ради добычи или земельного захвата. В случае же великих народных столкновений родственные близкие племена соединялись и действовали общими силами. В мирное время они управлялись своими старейшинами родо- или домо-владыками, которые в делах, касающихся всего рода, собирали совет или вече. Частые столкновения не только с иноплеменными, но и с соплеменными соседями родственников наиболее отличившихся предводителей, которые у славян имели общее название князей (слово одного корня и значения с германским конунг, позднейшее кониг). А так как военные тревоги и угрожавшие опасности были постоянными, то княжеское достоинство приобрело прочность и наследственность, т.е. закреплялось за потомством этих вождей. Князья, конечно, старались окружать себя надёжными военными товарищами или друзьями, совокупность которых и стала называться дружиной.
   Следовательно и вече и князь у Руси, как и у других Славян, существовали рядом с незапамятных времён (и никакой нужды не было призывать чужих князей из-за моря; из всех Славян Русский народ является наиболее государственным). Разумеется князья не ограничивались военным временем, а пытались распространить свою власть и вне этого времени, опираясь на свои дружины. Отсюда неизбежно возникала борьба двух укладов, т.е. народно-вечевого и княжеско-дружинного. Благодаря всё той же постоянной потребности в обороне от внешних неприятелей, военное, т.е. княжеско- дружинное, начало брало верх и полагало основание единовластию. Таким образом быт племенной медленно, но уверенно превращался в государственный. Разумеется, князья более сильного племени старались подчинить себе князей менее сильных, т.е. привести их в зависимое или "подручное" отношение. Это зависимое отношение выражалось обязательством платить дань и по первому требованию являться со своей дружиной на помощь главному или великому князю. Но менее сильные предводители при удобном случае давали отпор или соединялись для этого в союзы. и вот таким путём - путём долгой кровопролитной борьбы - происходило не только объединение разных частей великого Русского народа под верховной властью одного княжеского рода, но и покорение соседей как родственных, т.е. славянских, так и чуждых или иноплеменных.
   Меж тем роксаланские или русские племена в течение веков из южных и юго-восточных степей распространились далее на север и постепенно перешли к оседлому быту. Они стали жить в городках, окружённых валом или частоколом, и под их защитой занимались сельским хозяйством, т.е. скотоводством, рыболовством, охотой на диких животных, пчеловодством и, наконец, земледелием. Частые войны и походы доставляли большое количество пленников, которые обыкновенно обращались в рабов, и на них-то возлагались более тяжёлые домашние или полевые работы. Русь издревле выделила из себя не только военное или дружинное сословие, но также и многочисленных торговых людей; а главную статью русской вывозной торговли в те времена составляли именно пленники-рабы, известные под общим именем челядь. Одновременно с многочисленными укреплёнными городками, рассеянными на Русской территории, возникли и большие торговые центры, которые служили также местопребыванием наиболее сильных князей. А эти князья усердно покровительствовали торговым людям; о чём ясно свидетельствуют их договоры, заключаемые с соседними государствами. Древнейшие известные нам договоры относятся к IX веку.
   Среднее Приднепровье обеих сторон, между устьями Березины и Роси - вот тот край, который в течение целого ряда веков служил колыбелью Русской сплочённой народности и русской государственной жизни. Главными центрами этой жизни были три города, древность которых восходит ко временам доисторическим, именно: Киев, Чернигов и Переяславль. Уже из самых ранних договоров с Греками мы видим, что послы и торговцы (гости) этих трёх городов часто проживали в Царьграде и пользовались там разными льготами. После Ярослава I вся Русь разделилась между его сыновьями на три части по тем же трём стольным городам, и отдалённые области русские долгое время были как бы приписаны к этим главным уделам. Благодаря прекрасной речной сети, служившей самым удобным средством сообщения в Восточной Европе, киевские князья отсюда из среднего Приднепровья широко распространили владычество Руси по главным речным бассейнам. Постепенно двигаясь на север по великому водному пути, Русь с одной стороны утвердилась в земле Ильменских Славян и подчинила себе Новгород Великий, а с другой водворила своё господство на Верхневолжском бассейне в земле Ростовско-Суздальской.
   Когда с вершины Киевских холмов вы смотрите на юго-восток вниз по течению Днепра, то при ясной погоде можете вдали увидеть очертания Переяславля. Немного на большем расстоянии на северо-восток от Киева лежит Чернигов (166 вёрст). Но и это расстояние было таково, что русские князья и дружинники верхом проезжали его за один день. Владимир Мономах в своём "Поучении детям" говорит, что когда он княжил в Чернигове, то, выехав рано поутру, вечером приезжал в Киев к отцу своему, великому князю Всеволоду Ярославичу.
   Достоверные источники не сохранили нам имени того киевского князя, при котором совершилось нашествие Руси на Царьград в 860 году. Хотя занесённое в летопись позднейшее сказание называет русскими предводителями Аскольда и Дира; но оно уже потому недостоверно, что выставляет их какими-то заморскими искателями приключений, Бог весть как завладевшими Киевом и Бог весть почему очутившимися под Царьградом. (Ближайшим поводом к этому сказанию послужили два киевские урочища, называвшиеся Аскольдова могила и Дирова могила). Первым историческим князем киевским является Олег, княживший в конце IX и в первой половине X века. Княжение его засвидетельствовано греко-русскими договорами, от которых дошли до нас славянские переводы. За ним следовал Игорь. С него начинается непрерывное, потомственное преемство великокняжеской Киевской династии. По его имени, а не мифического Рюрика, и нужно называть членов этой династии "Игоревичи".


В.В. Кожинов (1930 - 2001 гг.) "История Руси и русского Слова. Современный взгляд." 1997 г

Олег - первый исторически известный Русский князь Великий князь Киевский: 879 ... 912 гг.
   Под 879 годом в "Повести временных лет " сказано: "Умершю Рюрикови, предасть княженье свое Олгови, от рода ему суща, въдав ему сын свой на руце Игоря, бе бо детеск вельми", то есть (в переводе Д.С. Лихачёва): "Умер Рюрик и, передав княжение своё Олегу - родичу своему, отдал ему на руки сына своего Игоря, ибо был тот ещё очень мал".
   Далее следует рассказ о длительном периоде, связанном с именами Олега и Игоря, - периоде, занявшем почти семь десятилетий. Так, например, князь Игорь, появившийся на свет, по летописи, в 870-х годах, обрёл своего единственного сына Святослава, не ранее 930-х годов, - то есть по меньшей мере в шестидесятилетнем возрасте. К тому же и его супруге Ольге, вступившей с ним в брак, по утверждению летописи, ещё в 903 году, было, следовательно, ко времени рождения Святослава примерно пятьдесят лет. Н.М. Карамзин высказал вполне понятное сомнение в достоверности данной летописной хронологии.
   А ведь дело вовсе не только в неправдоподобных "возрастных" сведениях. Почему-то редко обращают внимание на тот факт, что в подробном летописном повествовании об Игоре есть странный хронологический пробел;. Сообщается, что он начал править после смерти Олега, в 913 году, и упоминается о его действиях в 914, 915 и 920 годах, однако далее ровно никаких сведений о нём нет на протяжении двух десятилетий - до 941 года.
   Вместе с тем, уже давно было высказано убеждение в том, что летописцы искусственно превратили Игоря в сына мифического Рюрика, чтобы обеспечить единство династии Рюриковичей, а на самом деле он мог быть разве только внуком, или правнуком этого мифического Рюрика и родился, следовательно, гораздо позже, чем указано в летописи. Придумав варяга Рюрика (см. раздел Начало Руси), составитель "Повести временных лет" попал в затруднительное положение - Русская княжеская династия должна получить ясную генеалогию: исторический Игорь должен быть связан с мифическим Рюриком. Мифический Рюрик - это родоначальник мифической династии: боковые линии должны отпасть. Однако устные предания говорили о двух князьях - об Олеге и Игоре. И именно сначала говорилось об Олеге, а потом уже об Игоре. Вместе с тем взаимные отношения Олега и Игоря не были определены, иначе составителю летописи не пришлось бы прибегать к искусственной комбинации, - то есть к объявлению Игоря сыном Рюрика.
   Дело в том, что к моменту составления "Повести временных лет" на Руси прочно установился порядок престолонаследия от отцов к сыновьям, и летописцы просто не могли иным образом представить ход дела после смерти мифического Рюрика: его должен был сменить именно сын.
   Олег, согласно преданиям, только принадлежал к "роду" Рюрика и - по понятиям XI-XII веков, - не имел права стать наследником его власти; происхождение же Игоря было неясным. В "Слове ..." Илариона представлена генеалогия Ярослава Мудрого до Игоря включительно, а об отце последнего умалчивается. И перед летописцем открылась возможность объявить его сыном Рюрика, - что и было сделано. И по "Повести временных лет" Игорь правит так сказать юридически уже с детских лет, а в качестве фактического правителя выступает Олег. Между тем предания всё же противоречили этой версии, и летописец не смог свести концы с концами: многие историки с недоумением констатировали, что Игорь по сути дела начал править лишь после Олеговой гибели, в 913 году, когда ему - если исходить из летописных дат - было уже не менее тридцати трёх лет.
   А.А. Шахматов объяснил эту неувязку тем, что в дошедших до летописцев преданиях все события до 940-х годов были связаны с именем Олега, а не Игоря, и, как он заключил, "составителю "Повести временных лет" ничего не оставалось сказать об Игоревом княжении ... за смертью Олега пришлось бы тотчас же сказать о смерти Игоря".
   А.А. Шахматов был совершенно прав. Ибо Игорь стал править Русью только в 940-х годах, и правил очень недолго. Это явствует из так называемого "Кембриджского документа", - "хазарского" письма середины X века, сообщающего, что на рубеже 930 - 940-х годов правителя Руси звали не Игорь, а Олег.
   Игорь, безусловно, никак не мог быть сыном умершего за шестьдесят лет до начала его правления Рюрика. Целый ряд сведений показывает, что он стал князем Руси, а также отцом Святослава в весьма молодом возрасте, а мнимые даты его рождения и женитьбы были вымышлены для того, чтобы превратить его в Рюрикова сына. Правда, при этом решении вопроса мы опять оказываемся не в ладах с хронологией, так как Олег предстаёт как невероятный долгожитель: ко времени кончины Рюрика в 879 году он являлся уже взрослым человеком, и к 940 году должен был приближаться по меньшей мере к девяностолетнему возрасту.
   В историографии давно уже было высказано мнение, что в летописном Олеге соединились два лица. Особенно примечательно, что их соединение осуществилось в летописях не вполне, остались своего рода швы. Олег в летописях явно "раздваивается": он выступает то в качестве воеводы при князе, то как полновластный князь; смерть настигает его и в Киеве и "за морем"; сообщается даже о двух его могилах(!) - в Киеве и Ладоге. В книге историка Хазарского каганата Ю.Д. Бруцкуса сказано, что "приходится думать, не было ли нескольких Олегов".
Олег Вещий    Олег Вещий, который почти целиком "заслонил" другого, "второго" Олега. Олег Вещий, без сомнения, выдающийся деятель Древней Руси. Между прочим слово вещий неверно понимают только как обозначение способности к предвидению,; в древнерусском языке слово вещий означало и мудрый и наделённый чудесной силой. Олег объединил Северную и Южную Русь и одержал победу (хотя и временную) над Хазарским каганатом. Противостояние Олега Хазарскому каганату закономерно вело к сближению с Византийской империей, которая ещё с 840-х годов была в самых враждебных отношениях с Каганатом.
   Итак, при Олеге Вещем не только создалось единое русское государство, простирающееся от Ладоги до Киева: это государство выступило как полноправный участник исторического бытия громадного евразийского региона, в котором действовали три мощных империи - Византия, Хазарский каганат и Арабский халифат.


В.В. Кожинов (1930 - 2001 гг.) "История Руси и русского Слова. Современный взгляд." 1997 г

Великий князь Киевский: 913 ... 941 гг.
   Как уже сказано, после Олега Вещего правил "второй" Олег, который в устных преданиях слился с первым; не исключено, что он был сыном первого.
   Документально правление "второго" Олега подтверждается составленным в середине X века "хазарским письмом", повествующим о событиях 930 - 940 годов. В письме речь идёт о тогдашнем правителе Хазарского каганата Иосифе, византийском императоре Романе I Лакапине (919 - 944) и "царе Руси" Хлгу (Олеге). Цитирую новейший перевод фрагмента этого письма, принадлежащий А.П. Новосельцеву: "... во дни царя Иосифа ... злодей Романус послал большие дары Хлгу, царю Руси, подстрекнув его совершить злое дело. И пришёл тот ночью к городу Смкрии (позднее Тмутаракань - Тамань) и захватил его обманным путём ... И стало это известно Булшци (высокий хазарский титул) он же Песах хмкр (хорезмийский титул), и пошёл тот в гневе на города Романуса (византийские города в Крыму) и перебил всех от мужчин до женщин... И пошёл он оттуда на Хлгу и воевал с ним четыре месяца, и Бог подчинил его Песаху ... Тогда сказал Хлгу , что романус побудил меня сделать это. И сказал ему Песах: если это так, то иди войной на романуса, как ты воевал со мной, и тогда я оставлю тебя в покое. Если же нет, то умру или буду жить, пока не отомщу за себя. И пошёл тот и делал так против своей воли и воевал против Константинополя на море четыре месяца. И пали там его мужи, так как македоняне (в Византии правила тогда македонская династия) победили его огнём (имеется в виду горючая смесь - "греческий огонь" не гаснувшая даже на воде). И бежал он, и устыдился возвращаться в свою землю и пошёл морем в Прс (Персию) и пал там он сам и войско его. И так попали русы под власть хазар".
   В нашем Архангелогородском летописце сообщается именно о таком положении дела: "Иде Олг на Греки ... и приидоша к Царюграду ... Бысть же тогда царь Роман и посла патрекея Феофана с воины на Русь; огненым строением пожже корабля русския, и возвратишася русь восвояси без успеха; потом же ... на третье лето приидоша в Киев".
   В этом тексте всё вполне точно, - в частности, в нём не говорится, что "на тетье лето" вернулся в Киев и сам Олег; вернулась только часть войска, а Олег погиб в Закавказье, "за морем", и в этом же летописце чуть ниже сообщено: " Сей же Олг ... умре ... егда иде от Царягорода, перешед море" - что полностью совпадает с "хазарским письмом".
   Таким образом, первоначально в летописи именно Олег возглавлял поход 941 года и затем погиб "за морем", но позднее он был почти во всех летописях " заменён" Игорем, поскольку этого требовала вымышленная версия о единстве династии (Рюрик - Игорь - Святослав ...).
   Впрочем, может возникнуть и такое соображение: почему бы не полагать, что Олег, действовавший в 941 году, - это всё-таки Олег Вещий; ведь, как известно, ранние даты в летописи нередко ошибочны, и, может быть, Олег Вещий умер не в 912-м (как в летописи), а в начале 940-х годов? Однако Олег, бывший взрослым человеком ещё при Рюрике, родился, по-видимому, в середине IX века, а продолжительность жизни в те времена была сравнительно небольшой. Нам неизвестен (если исходить из достоверных дат) ни один князь того времени, доживший до шестидесятичетырёхлетнего возраста. И Олег вещий, безусловно, никак не мог дожить до 941 года.
   В "хазарском письме" может вызвать недоумение тот факт, что полководец Песах стремится не сокрушить до конца Хлгу-Олега, а заставить его воевать с Византией. Но для нападения на Константинополь нужен был морской поход, а флота, кроме русского, не имелось. С другой стороны, Каганат преследовал цель ослабить одновременно и Русь и Византию, ввергнув их в противоборство.
   Сказанному выше о втором Олеге, правившем после смерти Олега Вещего и до 941 года, вроде бы решительно противоречит тот факт, что и в русской летописи, и в "Истории" византийца Льва Диакона, и в хронике епископа Кремонского Лиутпранда предводителем Руси на Константинополь в 941 году назван Игорь. Однако при внимательном анализе всех источников это противоречие разрешается. Русское войско, подойдя 11 июня 941 года на многочисленных ладьях к Босфорскому проливу, разделилось на две неравные части. Небольшой отряд воинов рванулся вперёд, высадился на берег и стал громить предместья Константинополя.
   Управление империей находилось в руках Романа Лакапина, который захватил власть в малолетство законного наследника, Константина Багрянородного. Роман несколько ночей провёл без сна, выискивая способы защитить столицу от варваров и отразить их нашествие. В Цареградской гавани нашлось десятка полтора старых, брошенных хеландий. Роман сам раньше был одним из друнгариев или начальников флота и хорошо знал морское дело. Он велел починить хеландии, снабдить их огнеметательными машинами, известными у нас под именем "греческого огня", и вместе с другими оказавшимися под рукой кораблями послал их под начальством протовестиария (хранителя царских одежд) Феофана, чтобы загородить вход в Боспор. На основную массу русского флота неожиданно напали византийские корабли, обрушив на него "греческий огонь". Это произвело на наблюдавших с берега морской бой "десантников" ошеломляющее впечатление. Видя, как загораются одна за другой русские ладьи, они решили, что флот погиб, борьба бессмысленна, и с наступлением ночи отправились под покровом темноты на своих немногих ладьях в обратный путь - в Киев. Вернувшись домой, они, сообщает летопись, поведали: "Якоже молонья, - рече, - иже на небесех, грьци имуть у собе, и ее пущающе же жачаху нас, сего ради не одолехом им", то есть: " Будто молнию небесную имеют у себя греки и, пуская её, пожгли нас; оттого и не одолели их".
   Однако, как убедительно показал Н.Я. Половой, основная часть флота, потерпев жестокий урон от "греческого огня", отнюдь не погибла, а двинулась на восток (путь на север, в Киев, преграждал Византийский флот), к берегам малоазийских провинций Византии и воевала там свыше трёх месяцев.
   Тогдашний правитель города Бердаа (ныне Барда в Азербайджане, в ста километрах от границы с Ираном) иранец Марзбан ибн Мухаммед, рассказал своему современнику - арабскому хронисту: "И вступили мы в битву с русами. И сражались мы с ними хорошо и перебили из них много народа, в том числе их предводителя", - то, есть, без сомнения, Олега, - уцелевшие же русы "ушли к Куре (реке) и сели на свои суда и удалились". Это произошло в конце 943 - начале 944 года.
   Замена Олега Игорем в рассказе о походе 941 года в византийском и западноевропейском источниках обусловлена, очевидно, тем, что Олег "исчез" после похода, а Игорь стал правителем Руси и вёл последующие переговоры с Константинополем. Необходимо отметить, что перечисленные источники, в которых предводитель похода 941 года именуется Игорем, - весьма поздние источники: Лиутпранд Кремонский получил сведения об этом походе Руси лишь в 949 или даже в 968 году, а Лев Диакон писал о нём ещё позже - в 980-е годы.
   Размышления о походах Руси в Закавказье, а также о походе 941 года на Константинополь явились основой для резко отрицательной оценки Олега Вещего в ряде сочинений Л.Н. Гумилёва, который ещё в 1974 году утверждал, что "Олег вещий в наследство Игорю ... оставил не могучее государство, а зону влияния Хазарского Каганата, сумевшего подчинить себе русских князей до такой степени, что они превратились в его подручников и слуг, отдававших жизнь за чуждые им интересы. Летописец Нестор об этой странице истории умолчал". Но эта "страница истории" принадлежала Олегу II, а не Олегу Вещему, и не исключено, что "молчание" Нестора об этом, другом, Олеге и походах его времени объясняется и нежеланием помнить о нём.
   Существует своего рода историческая "закономерность": период высокого подъёма страны подчас как бы без особых причин сменяется периодом глубокого спада. То ли страна "устаёт" от мощного напряжения своих сил, то ли успехи порождают в ней самодовольство, закрывающее глаза на опасности, но во всяком случае эта закономерность реальна, и, в частности, проявилась в истории нашей страны за последние 50 лет XX века, которые явно делятся примерно пополам на два весьма различных периода.
   Подобная смена периодов подъёма и спада произошла на Руси посередине ( то есть в 910-е годы) отрезка времени с 880-х до 940-х годов. При Олеге Вещем имели место прочное объединение Южной и Северной Руси, твёрдое противостояние Хазарскому каганату и плодотворные взаимоотношения с византийской империей. В 910-х годах всё так или иначе нарушается.
   Итак, занявшая три десятилетия "страница истории", о которой "умолчал" Нестор - время правления Олега II. Олег II уже в начале своего правления поддался коварнейшему хазарскому плану похода Руси на Каспий; впоследствии его увлекла предложенная византийским императором Романом I акция по ограблению богатого хазарского Самкерца, а затем он напал и на Константинополь (хотя, как совершенно верно писал Л.Н. Гумилёв, русам абсолютно не из-за чего было воевать с греками)и, наконец, обрёл гибель в далёком Бердаа.
   Естественно полагать, что этот Олег не заботился и о единстве Южной и Северной Руси; летописные сведения о такой заботе относятся ко времени Олега Вещего, который, возможно, и умер на севере, в Ладоге, где он создал первую на Руси каменную крепость, и затем, - спустя треть века - ко времени Ольги.


В.В. Кожинов (1930 - 2001 гг.) "История Руси и русского Слова. Современный взгляд." 1997 г

Великий князь Киевский: 941 ... 945 гг.
   О том, что Игорь начал править Русью не в 913 году (как утверждается в летописи), ясно говорит, кроме прочего, следующее. В летописях не раз упоминается выдающийся воевода Свенельд, который служил Игорю с самого начала его правления, затем служит Ольге и Святославу и, наконец, старшему сыну последнего, Ярополку, - до 977 года. И если бы Игорь действительно правил с 913 года, "воеводство" Свенельда длилось бы почти 65 лет! В действительности Свенельд стал воеводой Игоря накануне гибели последнего, в 940-х годах.
   Стоит обратить внимание на тот факт, что в ряде летописей Игорь называется племянником Олега - разумеется, Олега Вещего. Однако это почти так же неправдоподобно с "хронологической" точки зрения, как и объявление Игоря сыном Рюрика. Гораздо вероятнее, что Игорь был племянником "второго" Олега и в результате исчезновения последнего оказался на его месте в качестве правителя Руси; тем самым на него как бы перешла и вся "ответственность" за поход на Царьград, и после поражения именно он заключал в 944 году мирный договор с Византией. Этот договор был менее выгоден для Руси, чем договор 911 года, заключённый Олегом вещим. Русь была вынуждена отказаться от некоторых прежних преимуществ и взять на себя ряд новых обязательств по отношению к Византии, что было как бы "наказанием" за атаку на Константинополь в 941 году.
   Став правителем Руси, Игорь решительно сменил политическую линию. Договор с Византией недвусмысленно свидетельствует, что Игорь имел твёрдое намерение противостоять хазарам, и его сын Святослав через двадцать лет в сущности исполнил завет отца.
   Игорев договор с Греками в сущности есть подтверждение Олеговых договоров. Но в нём мы встречаем некоторые новые условия и новые указания, бросающие свет как на взаимное отношение Руссов к Грекам, так и на современное состояние самой Руси.
   Во-первых, Русский князь и его бояре по-прежнему отправляют в Грецию сколько хотят кораблей с послами и гостями; но прежде достаточно было, чтобы послы показали свои золотые печати, а гости серебряные; теперь же они обязаны иметь при себе грамоту от своего князя с обозначением, сколько он отправил кораблей. Эта грамота должна служить доказательством, что Русь пришла с мирными намерениями, для торговли, а не для убийства и грабежа. Если караван придёт без княжей грамоты, то Греки задерживают Руссов под стражей, пока не перешлются с князем, а в случае сопротивления могут их убивать. Это условие даёт понять, что действительно бывали подобные столкновения, которые вели за собой месть со стороны Руссов, и Греки желали обеспечить себя на будущее время. Далее русские торговцы все купленные ими паволоки обязаны показывать греческому чиновнику, который кладёт на них клейма; они не имеют права покупать те паволоки, которые стоят дороже 50 золотников (это ограничение существовало для всех иностранцев). Затем идут статьи о взаимной выдаче беглых рабов и преступников, о наказании воров и убийц, о выкупе пленных. Греки выкупают у Руси своих пленных по 10 золотников за юношу и девицу, по 8 за человека средних лет и по 5 за людей старого и детского возраста; Русь выкупает у Греков своих пленных товарищей также по 10 золотников.
   В Игоревом договоре встечаем новую и важную статью о Корсунской области и Чёрных Болгарах. Русский князь обязывается не нападать на Корсунь и другие греческие города в Тавриде и не только не воевать их самому, но и не пускать на них Чёрных Болгар. Чёрными назывались те Болгаре, которые оставались ещё в стране, откуда вышли Болгаре Дунайские, т.е. на нижней Кубани и в восточной части Крыма. В Олеговом договоре ещё нет упоминания о Чёрных болгарах и Корсунской стране, хотя Руссы уже в то время владели берегами Боспора Кимерийского, где занимали города Корчев и Тмутракань. Предприимчивый Игорь успел распространить русское господство в этом краю и подчинить себе почти всех Таврических Болгар; после чего Руссы угрожали уже самому Корсуню и соседним греческим городам. Кроме того, Русь по этому договору обязывалась не обижать тех Корсунских Греков, которые приходили в устье Днепра для рыбной ловли; а сама она не должна зимовать в этих местах, а с наступлением осени возвращаться домой.
   Другое весьма важное свидетельство Игорева договора, которого нет в Олеговом, это указание на крещённую Русь. Так, в случае бегства раба от Русских к Грекам, он должен быть выдан назад владельцу. Если же он не отыщется, то Русские, как христиане, так и некрещённые, должны дать присягу, каждый по своей вере в том, что раб действительно убежал к Грекам, и тогда за каждого раба владелец получает условленную плату, т.е. две паволоки. Наконец сам договор, по условию, должен быть подтверждён присягой как со стороны Греков , так и Русских.
   По заключении мира цари греческие присягнули в присутствии русских послов, а потом послы греческие прибыли в Киев, чтобы засвидетельствовать присягу Игоря, его бояр и дружины. Для этого князь с языческой русью взошёл на холм, где стоял идол Перуна. Здесь они положили свои щиты, мечи, золотые шейные обручи, и по обычаю своему произносили следующую клятву:"Если помыслим разрушить мир с Греками, то да не имеем помощи от бога нашего Перуна, да не ущитимся щитами нашими, да будем посечены собственными мечами или погибнем от стрел и от иного оружия своего и да будем рабами в сем веке и в будущем". А крещёная Русь присягала в соборном храме Илии над честным крестом; она клялась, что в случае нарушения мира пусть получит возмездие от Бога Вседержителя и осуждена будет на погибель в сем веке и в будущем.
   Мирный договор заключался на вечные времена или, как выражается грамота, "доколе сияет солнце и стоит мир". После того Игорь одарил греческих послов мехами, невольниками, воском и отпустил их. А греческие цари дарили русских послов золотыми деньгами, дорогими паволоками и прочими произведениями византийской промышленности. Свидетельству Игорева договора о том, что часть Руси уже была крещена, соответствует свидетельство Константина Багрянородного. В своём сочинении "Об обрядах Византийского двора", он описывает торжественный приём послов эмира Тарсийского и говорит, что в числе наёмной дворцовой стражи при этом находились крещённые Руссы, которые были вооружены щитами и мечами и держали в руках знамёна.
   Договоры Олега и Игоря показывают, что в Русской земле уже в те времена господствовало деление на уделы между членами княжеского рода и что князья русские подчинялись старшему из них, сидевшему на Киевском столе. Впрочем, в числе этих князей встречаются и такие, которые не принадлежали собственно к роду Киевского великого князя, а были потомки местных родов, признававшие над собой его верховенство. У Киевских князей, конечно, существовало стремление при первом удобном случае посадить на место этих вассальных владетелей кого-либо из своих родственников, в чём главным образом и состояло объединение Славянорусской земли. Уделы давались не только князьям, но и княгиням. Игорь и Ольга на холме Та, по словам нашей летописи, супруга Игоря Ольга получила себе в удел Вышгород, расположенный верстах в двенадцати выше Киева на правом возвышенном берегу Днепра.
   Те же договоры указывают на тесную связь русского князя с его дружиной. Между тем как с греческой стороны присягают одни цари, облечённые неограниченной властью, с русской стороны вместе с князем присягают и его мужи, т.е. его "дружина". Очевидно, без неё князь не может делать никакого важного дела, не может принять на себя никакого обязательства, касающегося всей Русской земли. Рядом с дружиной мы видим в Игоревом договоре и земское начало: в заключении мира участвуют и купцы, хотя ясной границы между военным и торговым сословием не существовало; торговцы при случае обращались в воинов и наоборот.
   Обязанности подчинённых племён к Киевскому князю выражались данью, которую они ему платили; князь за то давал им суд и расправу и защищал от нападения соседних народов. Эти взаимные отношения представляли первобытный вид того государственного порядка, который развивался впоследствии на Русской земле. По словам Константина Багрянородного в "Об управлении империей", с наступлением зимы в ноябре месяце князья русские, в сопровождении своих дружин, отправлялись из Киева в земли Древлян, Дреговичей, Кривичей, Северян, Угличей и прочих подвластных Славян. Там они проводили зиму, собирая дани, творя суд и расправу между жителями. Это пребывание их называлось тогда "полюдьем". В апреле месяце, когда Днепр освобождался ото льда и плавание становилось свободным, русские дружинники спускали свои ладьи, нагруженные разными произведениями областей, по Припети, Днепру и Десне в Киев, и здесь приготовляли судовой караван для отправки в Византию. Кроме названных Константином племён, обитавших по обе стороны верхнего и среднего Днепра, владения Руси при Игоре простирались с одной стороны на юго-восток до Кавказа и Таврических гор, а с другой - они достигали на севере до берегов Волхова, о чём свидетельствует Константин, говоря, что при жизни Игоря в Новгороде княжил его сын Святослав; ясно что этот город он получил себе в удел от отца.
   Во время одного из помянутых выше полюдий погиб знаменитый Игорь. По словам русской летописи этот смелый, предприимчивый князь сделал оплошность. Пребывая в земле Древлян на Волыни, он отправил в Киев большую часть своей дружины с собранной данью, а сам остался с небольшим числом людей и продолжал производить поборы, не обращая внимания на враждебное расположение туземцев, разгневанных увеличением дани. Тогда жители города Коростена собрались под начальством своего князя Мала, напали на Игоря и убили его. Византийский историк Лев Диакон сообщает, что Древляне варварски умертвили великого князя: они привязали его к верхушкам двух нагнутых друг к другу деревьев, а потом пустили их, и он был разорван.
   Л.Н. Гумилёв высказал предположение, что Игорь был вынужден увеличить древлянскую дань из-за необходимости платить большую дань Каганату, назначенную после поражения Олега II в войне с Песахом.
   Возмущение Древлян не могло остаться безнаказанным со стороны могущественного племени Руссов, а убиение великого князя требовало кровной мести со стороны его родственников. Наш летописец украшает эту месть баснословными сказаниями. Но достоверно то, что сын и преемник Игоря на Киевском столе Святослав вместе со своей матерью Ольгой усмирил Древлян, взял и сжёг Коростен, главное гнездо возмущения: часть его населения по обычаю того времени была обращена в рабство и разделена между князем и его дружиной. Жители Коростена были обложены ещё более тяжкими поборами, чем прежде. Две трети этих поборов определены на Киев, т.е. великому князю и его мужам, а одна треть на Вышгород, т.е. матери Святослава и её дружине; так как княгини русские также имели свои дружины. После усмирения Древлян отправлена была тризна по Игорю на самой его могиле. На могилу Игоря прибыла вся дружина Святослава и его матери; местные жители должны были наварить необходимое количество мёда. Многие пленные Древляне были принесены в жертву богам и погребены вокруг Игоревой могилы; а над ней был насыпан обширный курган. Затем совершилось поминальное торжество и воинственные игры в честь покойного согласно с обычаями и обрядами языческой Руси.


Д.И. Иловайский (1832 - 1920 гг.) "История России. Становление Руси." 1996 г

В.В. Кожинов (1930 - 2001 гг.) "История Руси и русского Слова. Современный взгляд." 1997 г

Великая княгиня Киевская: 945 ... 957 гг.
   Перед нами подлинно великий исторический деятель, значение которого в судьбе Руси невозможно переоценить. Восходящая к XI веку " Похвала княгине Олге" говорит с удивлением о ней: "... телом жена сущи, мужеску мудрость имеющи". В "Повести временных лет" сказано, что она "мудрейши всех человек". Но, судя по делам Ольги, она обладала не только мудростью, но и поистине не женской властной волей и отвагой.
   Летописные сведения, согласно которым Ольга к моменту гибели мужа была уже на шестом десятке лет, заведомо неверны; ей, по всей вероятности, было менее тридцати лет, о чём особенно весомо свидетельствует её чрезвычайно энергичная деятельность, - поход на древлян, два путешествия (в 946 и в середине 950-х годов) в далёкий (более 1000 вёрст) Константинополь, поездка (более тысячи вёрст по прямой от Киева до Ладоги) и преобразования в Северной Руси, создание своей мощной укреплённой ставки - Вышгорода и т.д.
   Ольга, фактически правившая Русью с конца 944 - начала 957 года от имени своего сына Святослава, которому было в момент гибели отца, по-видимому, не более шести-семи лет, продолжала политику Игоря.
   Сведения летописи о правлении Ольги открываются пространным рассказом об её жестокой мести древлянам за убийство мужа, наверняка поражавшей воображение и летописцев и их читателей, - в особенности потому, что ни с чем подобным они в современной им жизни Руси XI-XII веков не сталкивались.
   Ольга является первой крещёной княгиней на Руси. Но Крещение Ольги было гораздо более осознанным и содержательным актом, чем прежние приобщения русских Православию. Согласно летописи, Ольга постоянно - хотя и тщетно - стремилась приобщить Христианству Святослава, и летописец вложил в её уста проникновенные слова: "Воля Божья да будет; аще Бог хощет помиловать рода моего и земле Русские, да возложит им на сердце обратитися к Богу, якоже мне Бог дарова". И внук Ольги Владимир действительно "обратился к Богу". Поэтому русская Церковь обоснованно присвоила Ольге (как и Владимиру) достоинство равноапостольной (то есть имеющую заслугу, равноценную заслугам Христовых апостолов).
   Была ли Ольга окрещена уже в Киеве и отправилась в Константинополь поклониться цареградским святыням, получить благословение от патриарха и знаки внимания от императоров Константина и его сына Романа, или она желала принять крещение из рук самого патриарха и иметь своим восприемником императора - в точности неизвестно. Первое предположение вероятней, так как в числе её спутников мы видим священника Григория. Как бы то ни было, в 957 году Ольга совершила на кораблях путешествие в Константинополь; её сопровождала большая свита, в числе которой находились послы от Киевского и других князей.
   Когда русская княгиня вступила в Золотой Рог, то её подвергли всем обычным порядкам, существовавшим в Византии для кораблей, приходивших из Руси, т.е. свидетельству княжеских грамот и печатей, переписке людей, груза и т.д. и только по выполнении всех правил позволили ей сойти на берег. Вообще Ольге пришлось долго ждать, прежде чем она была допущена к императорскому двору. Константин VII Багрянородный известен своей склонностью к мирной семейной жизни и к занятиям книжным. Он известен также своими стараниями соблюдать во всей точности многочисленные обряды, которыми отличался двор Восточной Римской империи и которые почитались необходимой принадлежностью императорского величия. Он написал даже особое большое сочинение: "Об обрядах Византийского двора". В этом сочинении Константин следующим образом описывает торжественный приём русской княгини Ольги.
   Сентября 9 в среду княгиня прибыла во дворец; за нею следовали сопровождавшие её родственницы, знатные русские боярыни, послы русских князей, её собственные мужи и русские гости. Княгиню остановили на том месте, где логофет (канцлер) обыкновенно вопрошает иностранных послов, допущенных к императорскому приёму. Здесь она удостоилась видеть самого императора, восседавшего на троне и окружённого придворными чинами. Затем длинным рядом великолепных покоев провели её в портик той части дворца, который назывался Августеон, где она могла присесть на несколько минут. После того её ввели в так называемую Юстинианову палату, чтобы представить императрице. В этой палате находилось возвышение, покрытое пурпуровыми тканями, а на нём "трон императора Феофила" и золотое седалище. На троне восседала императрица; подле неё на золотом седалище поместилась её невестка, т.е. супруга молодого императора Романа. По бокам их стояли чины императрицы, а далее её придворные женщины, разделённые по степеням их занятости. Когда назначенный для того сановник приветствовал Ольгу от имени императрицы, княгиню и её свиту отвели опять в особый покой, где позволили присесть. Императрица между тем удалилась в своё отделение. Когда сюда пришёл император со своими детьми и внуками, то позвали и княгиню, и тут только она получила позволение сесть в его присутствии и говорить с ним сколько угодно.
   В тот же день происходил торжественный обед в Юстиниановой палате. Обе императрицы опять сидели на том же возвышении. Когда ввели сюда русских боярынь, они сделали низкий поклон; но русская княгиня только слегка наклонила голову. Её посадили в некотором расстоянии от трона за тем столом, за которым сидело первое отделение византийских дам (так называемые зосты). Во время стола певчие пели стихотворения, сочинённые в честь императорского дома, а придворные плясуны увеселяли присутствующих своим искусством. В то же время в Золотой палате был другой стол, за которым обедала мужская часть Ольгиной свиты, т.е. её племянник, священник Григорий, переводчик, послы Святослава и других русских князей, а также русские гости. Всем им роздали в подарок золотые и серебряные монеты, смотря по степени их значения. После обеда императорское семейство вместе с Ольгой из Юстиниановой палаты перешло в другой покой, где приготовлены были разные сласти, разложенные на блюдах, украшенных драгоценными камнями. На подобном же блюде поднесли русской княгине в подарок 500 миллиарезий, шести её ближним боярыням по 20, а восемнадцати другим по 8 каждой.
   18 октября, в воскресенье, устроен был другой пир для Руссов в Золотой палате, на котором присутствовал сам император. А Русскую княгиню угощали в палате св. Павла, где присутствовала императрица со своими детьми и невесткою. На этот раз Ольге поднесли 200 миллиарезий, и несколько сот опять роздали её свите.
   Вот всё, что сообщает нам Константин Багрянородный о приёме Ольги. По всем признакам она не вполне осталась довольна этим приёмом. Она должна была испытать всё высокомерие византийского правительства и пройти все степени придворных церемоний, которыми Византийский двор ясно давал понять великое расстояние, отделявшее княгиню северных варваров от царствующего дома великолепной Византии. Не могли её, конечно, удовлетворить и десятка два или три червонцев, поднесённых ей взамен дорогих мехов и других товаров, которые она привезла в подарок императорскому двору. По словам того же Константинова Обрядника, незадолго до приезда Ольги Византийский двор с теми же церемониями чествовал послов одного незначительного арабского эмира; причём послы и их свита получили в подарок большее количество червонцев, чем русская княгиня и её спутники. Подобное обстоятельство, конечно, не осталось неизвестным для Руссов.
   Может быть, не без связи с некоторым недовольством, которое Ольга возымела против Византийского правительства, состоялось посольство, отправленное ею к императору Оттону I. Слава этого знаменитого государя, конечно, достигла в это время и до берегов Днепра. Западные летописцы повествуют, что в 959 году послы русской княгини Елены (христианское имя Ольги) прибыли к Оттону, и просили у него епископа и священников для своего народа. Император отправил к ним монаха Адальберта; но последний вскоре воротился, будучи прогнан язычниками и потеряв убитыми некоторых своих спутников. В этом известии, очевидно скрывается какое-либо недоразумение. Может быть, цель русского посольства была отчасти политическая, отчасти религиозная; а немецкий император спешил воспользоваться случаем, чтобы подчинить католицизму возникавшую Русскую церковь. С помощью церкви он, конечно, думал утвердить немецкое влияние и у Восточных Славян подобно тому, как оно утверждалось у Западных. Вот с каких пор начались попытки Латинской церкви подчинить себе Россию и оторвать её от духовного единения с Византией.
   А.Н. Сахаров высказал предположение, что Ольга прибыла в Константинополь вместе с сыном Святославом; в Византийских протоколах о приёме Ольги фигурирует её " анепсий", что означает "кровный родственник", который занимает второе место после Ольги в иерархии посольства. Тот факт, что Святослав едва ли ещё достиг десятилетнего возраста, вовсе не исключает замысел сватовства, поскольку решения о династических браках принимались нередко задолго до достижения женихом и невесты брачного возраста. А "инкогнито" Святослава было продиктовано нежеланием объявить о его присутствии в посольстве ранее договорённости о будущем браке.
   Из сочинений Константина Багрянородного явствует, что он категорически возражал против браков императорской семьи с русскими "варварами", и намерение Ольги было заведомо обречено на неудачу. Однако Ольга всё же оказалась более прозорливой, чем Константин, ибо хотя ей не удалось устроить свадьбу своего сына с дочерью императора, - которую звали Анной, - впоследствии, через сорок лет, когда правил внук Константина, Василий II, внук Ольги Владимир всё же обвенчался с другой Анной - внучкой императора Константина!
   И это отнюдь не любопытный случай: в различии итогов сватовства к дочери и, позднее к внучке императора Константина наглядно воплотился исторический путь Руси от 940-х до 980-х годов.
   Государственная деятельность Ольги была чрезвычайно масштабной. Помимо утверждения прочных взаимоотношений с Византией и установления порядка в Северной Руси, Ольга предприняла усилия для налаживания связей с Западом. В 959 году она отправила посольство к германскому королю Оттону I Великому. Итак, Ольга, в сущности, "вывела" Русь на мировую арену, установив взаимосвязи и с расположенными к югу от Киева Византией, и с Западной Европой в лице самой её мощной тогда державы. Но достаточно сложна была проблема отношений с восточным соседом - Хазарским каганатом.
   Император Константин Багрянородный писал между 948 и 952 годом о "крепости Киева, называемой Самватас". это название, как подтвердило недавно тщательное филологическое исследование А.А. Архипова, имеет еврейское происхождение ("Самбатион") и означает пограничную крепость, - то есть расположенную на западной границе Каганата.
   Это подтверждается тем фактом, что Ольга пребывала не в Киеве, а в созданной ею в двадцати километрах к северу от столицы крепости Вышгород. Подчас Вышгород рассматривается как "загородная резиденция"; однако, хорошо известно, что, помимо княжеского дворца в самом Киеве, существовал и действительно загородный (в двух-трёх километрах от тогдашних пределов города) дворец в сельце Берестове.
   Вышгород представлял собой высящуюся на крутом холме над Днепром неприступную крепость, и, что особенно многозначительно, в этом Ольгином городе были созданы железоделательные и железообрабатывающие предприятия, образовавшие целый "квартал металлургов". Поскольку в Киеве имелась высокоразвитая по тем меркам металлургия, вполне очевидно, что Ольга считала необходимым иметь возможность производить оружие вне какого-либо контроля хазарской крепости Самватас. Важно добавить, что, как показали археологические исследования, при преемниках Ольги, когда в Киеве уже не было хазарского "присутствия", "квартал металлургов" в Вышгороде суживается, на его месте появляются жилые усадьбы.
   Другой исследователь положения в Киеве того времени, В.Н. Топоров, опираясь на целый ряд сведений, доказывает, что "ситуация ... характеризуется наличием в городе хазарской администрации и хазарского гарнизона". Есть все основания предполагать, что летописное сообщение о распределении древлянской дани - "две части дани идёт Киеву, а третья Вышгороду и Ользе" - подразумевает прискорбное обстоятельство: "две части дани" доставались "хазарской администрации" Киева. Американский тюрколог Омельян Прицак не так давно высказал предположение, что упомянутая в летописи "Пасынъча беседа", расположенная у киевского урочища "Козаре", это шатёр ("беседа" в древнерусском языке означала не только "разговор", но и "палатку", "шатёр" - современное слово "беседка") сборщиков дани, ибо "пасынъча" - тюркское слово того же корня, что и позднейшее (уже монгольских времён) слово "баскак".
   Так что ситуация в Киеве при Ольге была сложная и угрожающая, но княгиня не прекращала свою деятельность, соблюдая меры безопасности; это ясно и из наличия Вышгорода, и из более 1300 воинов, - сопровождавших Ольгу в её путешествии в 946 году в Константинополь.
   Наконец, нельзя не обратить внимания на тот факт, что, согласно с вполне достоверными сведениями современника императора Константина, относящимся к 948-952 годам, юный Святослав "сидел" не в Киеве, и даже не в Вышгороде, а в Северной Руси, в "Немограде", который долго отождествляли с Новгородом, на самом деле построенном позже; речь шла о Невогороде-Ладоге, где ещё Олег Вещий воздвиг первую на Руси каменную крепость. Новгород-же возник не ранее второй половины X века.
   Согласно летописи, Ольга в 947 году отправилась в Северную Русь с целью восстановить в ней государственный порядок и прочную связь с Киевом; вместе с тем она поселила там юного сына, дабы обеспечить ему безопасность и условия для создания - вдали от хазарского контроля - мощного войска.


Д.И. Иловайский (1832 - 1920 гг.) "История России. Становление Руси." 1996 г

Великий князь Киевский: 957 ... 972 гг.
   Ольга употребляла все усилия к принятию крещения своего сына Святослава; но тщетно. Религия христианская, проповедующая мир и любовь, была не по нраву молодого воинственного князя; он мечтал только о битвах и завоеваниях. Летописец говорит, что Святослав совершал свои походы налегке и ходил быстро, подобно барсу. Он не тащил за собой обоза, не брал ни шатра, ни посуды; спал на конском потнике, с седлом в головах; мяса не варил в котлах, а, изрезав на куски конину, зверину или говядину, пёк на угольях и ел. Такова была и вся его дружина.
   Для его неукротимой отваги представилось широкое поле на востоке в борьбе с народами, обитавшими на Волге и в странах Прикавказских. Там ещё стояла сильная Хазарская держава, с которую Руссы вели значительную торговлю, а иногда вступали в жестокую борьбу. Причиной столкновения, во-первых, служили владения в Тавриде и на Тамани. Киевская Русь успела уже освободить большую часть живших там Чёрных Болгар от хазарского владычества и основать особое русское княжество, известное под именем Тмутракани. Но на Таврическом полуострове продолжали ещё существовать вассальные хазарские владения; а со стороны Кавказа Тмутраканская Русь терпела от набегов вассалами верховного хазарского кагана, жившего в Итиле. Во-вторых, Русь, проживавшая в этом городе и приходившая сюда для торговли, по всей вероятности терпела иногда разные обиды и притеснения, за которые она всегда готова была платить кровавым возмездием. Наконец, хазарская твердыня Саркел на Дону и сам столичный город Итиль на Волге препятствовали Руси пробираться на своих судах в Каспийское море и грабить его юго-западные прибрежья, изобильные богатыми городами и селениями. После похода Руси в Каспийское море в 913 году восточные писатели упоминают о другом подобном походе в 944 году. На этот раз Русь из Каспийского моря вошла в реку Куру, захватила и разграбила город Берду, считавшийся в то время одним из богатейших городов Арабского халифата. Но из этого похода так же, как из первого, только немногим Руссам удалось воротиться в отечество.
   Святослав вступил в упорную борьбу с Хазарами и победил их. Он взял и разорил Саркел или Белую вежу, как его называет наша летопись. Он победил также хищные племена Касогов и Ясов (Алан) и тем упрочил с этой стороны существование русской Тмутракани. С разорением Саркела для Руси открылся свободный путь из Дона в Волгу, которые разделены небольшим волоком, и она не замедлила нанести решительные удары враждебным ей государствам, Болгарскому и Хазарскому. По известиям восточных писателей (приблизительно в 968 году) Руссы по Волге поднялись до столицы Камских Болгар и сильно разорили этот торговый город. Потом они спустились вниз по реке, опустошили страну Буртасов (Мордвы) и напали на Итиль, обширную и богатую столицу хазарских каганов. Большая часть её жителей разбежалась уже при первом известии о приближении Руси. Ограбив Итиль, Русь берегом Каспийского моря достигла другого богатого хазарского города, Семендера (близ Тарку), который был столицей особого князя, зависимого от верховного кагана и также исповедующего иудейскую религию. Этот город обиловал мечетями, церквами и синагогами, так как здесь жили вместе христиане, мусульмане и евреи; одних виноградников он имел до 4000. Русь разграбила и разорила его, подобно Булгару и Итилю. Долго после того на востоке со страхом и ужасом вспоминали о нашествии свирепого, неукротимого народа Руссов. Хазарской державе этой войной был нанесён такой сильный удар, что она уже не могла более оправиться и снова стать грозною для своих соседей.
   Около того времени на Балканском полуострове случились обстоятельства, которые отвлекли внимание Руси от Волги и Каспийского моря на Дунай и Чёрное.
   Высоко поднялось могущество Болгарского государства во время знаменитого царя Симеона, который распространил его пределы на запад и на юг и едва не овладев самою Византией. Но после его смерти могущество это оказалось непрочно. Вожди Дунайских Болгар не успели сплотить воедино южных или Балканских Славян так, как это совершили князья Русские по отношению к Славянам Восточным. Главным препятствием тому послужило слишком близкое соседство Византии, с её искусной, дальновидной политикой. За принятием греческой религии последовало быстрое пересаждение в Болгарию и греческой образованности. Излишнее подражание византийской роскоши со стороны высших классов и заимствование многих византийских порядков часто вызывали народное неудовольствие. Особенно сильное противодействие возникло со стороны народных верований и обычаев против греческого клира, водворившегося посреди Болгар. Византийская политика напрягала все усилия подорвать Болгарскую силу, захватившую многие греческие области и не раз угрожавшую самой столице империи. Она постоянно возбуждала против Болгарии её внутренних и внешних врагов, насылала на неё Печенегов, Угров и подавала помощь Славянам, восставшим против Болгарского владычества, например, Сербам.
   Между Болгарским царём Петром и византийским императором Никифором Фокою возникли неудовольствия: по одним известиям из-за дани, которую будто бы болгарский царь потребовал от Византии, а по другим из-за Угров, которых Болгаре пропускали через свои земли, позволяя им врываться в пределы империи. Никифор, занятый делами на востоке, прибёг к обычной византийской политике: вооружать соседние варварские народы друг против друга, таким образом ослаблять их и отклонять от замыслов против империи. В 967 году он поручил патрицию Калокиру, сыну херсонского наместника, вступить в переговоры с русским князем Святославом и склонить его к нападению на Дунайских Болгар. Надобно полагать, что Святослав находился тогда в своих Таврических владениях, т.е. по соседству с Херсоном. Переговоры, подкреплённые со стороны Греков значительным количеством золота и разными льстивыми обещаниями, увенчались полным успехом. Князь призвал к оружию храброе русское юношество и в следующем 1968 году сильною ратью вступил на своих ладьях в Дунай. Тщетно болгарское ополчение собралось на берегу этой реки и пыталось помешать высадке Руссов. Болгаре были разбиты; затем покорены и разграблены многие другие дунайские города, в том числе Малая Преслава или Переяславец и сильно укреплённый Дористол. Победа досталась легко потому, что значительная часть Болгар отложилась от своего царя и, вероятно, действовала заодно с соплеменною ей Русью. Старый Пётр во время этих событий от огорчения получил параличный удар и умер, оставив двух сыновей, Бориса и Романа. Лёгкость завоевания, приятность климата, а также выгодное торговое положение Болгарии между Византией и Придунайскими странами так привлекли Русского князя, что он уже не желал расстаться с завоёванною землёю и, если верить нашей летописи, место родного Киева задумал утвердить свой стол в Переяславце. "Сюда, - говорил он, - сходится всё благое: от Греков золото, паволоки, вина и разные овощи, от Чехов и Угров серебро и кони, из Руси меха, воск, мёд и невольники". Поэтому весной 969 года Святослав только на короткое время отправился в Киев и с свежими силами вернулся на берега Дуная. Тогда он завладел самой столицей Болгарского царства Великою Преславою, захватил в свои руки сыновей Петра и, признавая царский титул за старшим из них, Борисом, в сущности сделался настоящим государем Болгарии, по крайней мере её восточной половиной.
Нажмите, чтобы посмотреть картинку    Никифор Фока с ужасом увидел свою ошибку: соседство с таким могучим и предприимчивым племенем, какова была Русь, подвергало империю великим опасностям. Доходили до него также слухи и о замыслах коварного Калокира. Этот грек сумел приобрести дружбу Святослава и поощрял его желание остаться в Болгарии, с условием получить от него помощь для достижения византийского престола. Последнее намерение в те времена нисколько не казалось странным; ибо мятежи и перемены правителей сделали престол императорский обычной целью отважных честолюбцев, и сам Никифор достиг его незаконным путём. Он начал деятельные приготовления к войне с Руссами и в то же время вошёл в сношение с Болгарами: последние, будучи христианским народом, конечно, с неудовольствием переносили господство языческой Руси и особенно были раздражены произведёнными ею разорениями и свирепствами. Между прочим, говорят, будто Святослав, завладев Филиппополем, посадил на кол до 20000 пленных и тем навёл такой страх, что заставил себе покориться и другие города. Поэтому неудивительно, что многие Болгаре с радостью встретили предложение Никифоры общими силами воевать против Руси, и по его просьбе охотно отправили в Византию двух девиц из своего царского рода, чтобы соединить их браком с сыновьями покойного греческого императора Романа II, предшественника Фоки.
   Но посреди этих приготовлений Никифор Фока, снискавший себе уважение многими заслугами и строгим своим правлением, погиб жалкою смертью.
   Прекрасная наружностью, но крайне испорченная нравом, императрица Феофано отравила своего первого мужа Романа II, чтобы вместе со своею рукою доставить престол Никифору Фоке. Теперь она приготовила ту же участь и второму своему мужу. Из числа византийских полководцев этого времени особенно выдвигался Иоанн Цимисхий, родом армянин; а прозвании Цимисхий на армянском языке означало "Малорослый". Он приходился родственником Никифора и был его сподвижником на полях битв; но по своему смело честолюбивому характеру возбудил против себя подозрение, лишён начальства над восточными легионами и некоторое время жил в уединении. Феофано выпросила ему позволение явиться в столицу. Никифор очень её любил и не мог отказать её просьбам. Но Иоанн воспользовался своим пребыванием в Константинополе для того, чтобы вместе с вероломною Феофано устроить заговор против Никифора. Она тайно ввела в своё отделение дворца вооружённых людей и скрывала их до удобного случая. В одну глухую ночь Цимисхий на лодке подплыл к дворцу со стороны моря и на верёвках был поднят на кровлю Вуколеона ожидавшими его соумышленниками. Он немедленно ворвался с ними в царскую спальню и бесчеловечно умертвил спящего Никифора. Цимисхий был провозглашён императором; но Феофано ошиблась в своих расчётах: первым делом нового императора была ссылка её на один из островов Мраморного моря.
   Умный, деятельный, отважный Цимисхий спешил великими деяниями и хорошим управлением загладить пятно своего преступления (если только оно могло быть заглажено). Во всех делах империи почувствовалась новая сила, новая энергия. Одною из первых его забот было удаление Руссов из Болгарии. Сначала он пытался склонить к тому Святослава переговорами и предлагал вознаградить его на основаниях договора, заключённого с Никифором. Но русский князь предъявил условия не исполнимые: он потребовал огромного выкупа за все завоёванные города, за всех пленных и вообще дал такой гордый ответ, что война сделалась неизбежной. Не ограничиваясь собственной ратью, Святослав вооружил вспомогательное войско из вспомогательных Болгар; кроме того, нанял конные толпы Угров и Печенегов и послал их разорять Фракию. Под стенами Адрианополя эти хищники потерпели поражение о мужественного, искусного византийского полководца Варды, по прозванию "Склира" (крепкого). Но так как этот военачальник вслед за тем был отправлен в Малую Азию для усмирения мятежа, поднятого там Фокою, племянником убитого императора Никифора, то отряды варваров распространили свои набеги и опустошения по Фракии и Македонии. Зимнее время прошло без важных событий. Но Иоанн не терял времени. Сделав Адрианополь опорным пунктом для будущих военных действий, он приготовлял там склады оружия и съестных припасов; между тем снаряжал многочисленный флот их мелких судов для действий на Дунае и усердно обучал свои полки военному искусству; причём составил особый отряд телохранителей, набранный из храбрейших молодых людей и названный "Бессмертным". К весне приготовления были окончены, мятеж Фоки был усмирён, и восточные легионы переправились в Европу, имея во главе победоносного Варду Склира.
   Выступление императора в поход против Руссов сопровождалось большой торжественностью. Он всенародно молился в знаменитейших храмах столицы, сначала в церкви Спасителя, находившейся в Халкийском отделении дворца, потом в соборе святой Софии и во Влахернском храме Богоматери. Он сделал смотр и примерное сражение своего флота в Золотом Роге перед отплытием его в Дунай и затем направился с легионами в Адрианополь. Отсюда он послал разведать о положении неприятеля и с удивлением узнал, что Балканские теснины ("клисуры"), ведущие из Фракии в Болгарию, не были заняты Руссами. Этих проходов более всего опасались Греки, вспоминая о поражениях, которые они понесли здесь в прежних своих войнах с Болгарами. Русь по-видимому не ожидала такого раннего движения со стороны Греков: наступало время Пасхи; а это время императоры обыкновенно проводили в столице, исполняя все обряды великого праздника, являясь народу на торжественных выходах во всём блеске своего сана, устраивая пиршества и увеселяя толпу ристаниями или другими зрелищами. Как бы то ни было, но Русь показала большую беспечность и допустила захватить себя врасплох. Император поспешно прошёл ущелья и явился на северном склоне Балкан под Преславой. Неожиданность нападения помогла ему овладеть столицей Болгарии. Стоявший там Русский отряд сначала бился в открытом поле перед городом; потом защищался в его стенах; вытесненный из города, он сосредоточился в царском дворце, который был расположен на отдельной возвышении и был окружён особой стеной. Когда Греки, несмотря на все усилия, не могли взять этого замка, она начали с разных концов бросать в него огонь; тогда Руссы покинули пылавшее здание и, окружённые со всех сторон неприятелями, были истреблены после отчаянной обороны. Только начальник их Сфенкел с немногими успел спастись и ушёл к Святосалву, который с главным своим войском стоял в Дористоле. В Преславе Греки пленили молодого Болгарского царя Бориса с его семейством. Иоанн, как искусный политик, обошёлся с ним ласково, заявляя, что он ведёт войну не с Болгарами, а только с Русью. Не теряя времени, император двинулся к Дористолу.
   По всей вероятности не одна оплошность Руссов была причиной их неудач с самого начала войны и их оборонительного, а не наступательного образа действий. Очевидно, наёмные полчища Угров и Печенегов покинули Святослава в самое нужное время, вероятно склонённые к тому греческим золотом. Значительная часть Болгар восстала против Русии начала помогать Грекам. Последние обстоятельства подтверждается тем известием, что Святослав, решает защищаться в Дористоле, поспешил обеспечить себя со стороны жителей следующей жестокой мерой: он собрал наиболее знатных и богатых граждан и велел до 300 человек обезглавить, а остальных заключить в оковы и содержать в темницах.
   Первые битвы Цимисхия и Святослава под Дористолом была весьма упорна. Руссы сомкнув свои щиты и копья, стояли стеной перед городом, когда Иоанн повёл на них свои стройные легионы. Греков одушевляли недавние успехи и присутствие их искусного и мужественного вождя; а Руссы, гордые своими завоеваниями и победами надо соседними народами, считали поражение для себя невыносимым бедствием; они дрались неукротимою яростию и с диким криком поражали неприятелей. День уже склонялся к вечеру, а победа всё ещё колебалась. Наконец Иоанн выдвинул всю свою конницу и велел ей стремительно ударить на варваров. Последние не выдержали этого натиска, отступили и заключились в городе. Император немедленно устроил укреплённый лагерь на возвышении, в некотором расстоянии от города; Греки окопались и поставили свои шатры. В то же время греческий флот вошёл в Дунай и отрезал Руссам отступление в отечество. Флот этот был страшен для них своими огнеметательными снарядами. Они ещё живо помнили рассказы отцов о том, как этот огонь истребил суда Игоря. Русь собрала свои ладьи и держала их под самыми стенами Дористола, не смея приблизиться к греческим судам. Итак, с прибытием греческого флота, она была окружена неприятелем. Началась знаменитая осада, которая по своему упорству и подвигам, совершённых с обеих сторон, напоминает несколько баснословную осаду Трои, прославленную древними поэтами.
   Геройская борьба Святослава с Цимисхием описана довольно подробно в произведениях некоторых византийских историков. Не все они согласуются между собою в изложении её подробностей; но нисколько не разногласят относительно её характера и главных событий.
   Отрезанный от родины, не получая ниоткуда помощи, ни людьми, ни припасами, Руссы защищались с удивительным мужеством и терпением. Они не прятались за городскими стенами и редкий день не выходили на битву с неприятелем. Русь, приплывшая на судах, составляла собственно пешую рать, за исключением предводителей и знатных людей. Видя, какое превосходство даёт грекам их броненосная конница, Руссы в начале осады попытались и с своей стороны выставить конное войско; Но не лошади, набранные у туземцев, не годились к бою, ни сами всадники, не привыкшие к конному строю, не могли соперничать с хорошо обученной конницей Цимисхия. Да и лошади, конечно, мало-помалу были съедены, когда наступило истощение запасов. Обыкновенно русская кольчужная рать, выступив из города и закрывшись своими длинными, до самых ног, щитами, стеною шла на неприятеля и сокрушала всё перед собой до тех пор, пока Цимисхий и его полководцы клинообразным построением своей пехоты, неожиданными нападениями с боков, с тыла или стремительными ударами конницы успевали расстроить сомкнутую русскую фалангу и принудить её к отступлению, но не к бегству; ибо Руссы шли назад медленно, закинув за спину свои огромные щиты. по ночам они выходили иногда в поле, собирали тела павших товарищей и сжигали их на разложенных кострах; причём заколали своим богам многих пленных, а также по известному славянскому обычаю убивали и женщин (вероятно, принадлежавших более знатным покойникам); кроме того, приносили в жертву младенцев и петухов, которых опускали в Дунай. Эти погребальные обряды они сопровождали диким воем и плачем в честь покойников. Нередко Греки, снимая доспехи с убитых неприятелей, открывали между ними трупы женщин, которые в мужской одежде следовали со своими господами и на поле сражения.
   Цимисхий устроил метательные снаряды, которые бросали камни в город и убивали многих осаждённых. Русь однажды сделала нечаянную высадку, чтобы сжечь эти машины; но подоспевшая конница спасла их от истребления. В этом деле Руссам удалось убить одного греческого военачальника в доспехах из позолоченных блях; они приняли его за самого императора и, вонзив на конец копья отрубленную его голову, выставили её на городской стене. Но оказалось, что то был магистр Иоанн, родственник императора, начальствовавший осадными машинами. В другой раз Святослав, выбрав тёмную, бурную ночь, с двумя тысячами воинов сел в ладьи и, не замеченный греческими судами, собрал в ближних селениях, сколько можно было захватить, муки, хлеба и других съестных припасов, в которых осаждённые терпели крайнюю нужду. На обратном пути он успел ещё истребить целый греческий отряд, беспечно рассыпавшийся для водопоя и для рубки дров в лесу. Император сильно досадовал на начальников своего флота за их оплошность и грозил им смертной казнью, если подобная вылазка повторится. С этого дня Греки ещё тщательнее начали оберегать все пути, ведущие в Дористол, и лишили осаждённых всякой возможности промышлять себе припасы. Один византийский писатель (Кедрен) говорит, будто Иоанн Цимисхий, весьма искусный во всех военных упражнениях, во время этой осады предлагал Святославу не продолжать излишнего кровопролития, а решить дело их единоборством; но Святослав будто бы отвечал: "Я лучше врага своего знаю, что мне делать; если жизнь ему наскучила, то много способов от неё избавиться; пусть выбирает любой."
   Осада длилась уже более двух месяцев. Русский князь потерял большую часть своей дружины и лучших своих воевод. В числе павших находился и Сфенкел. С его смертию первое место в войске после Святослава занял Икмор, не столько по своему происхождению, сколько по своим подвигам, необычайной силе и росту. В вылазке 20 июля он с особою яростию поражал Греков во главе отборного отряда. Тогда один из конных телохранителей Цимисхия, по имени Анемас, родом критянин, отличавшийся также большим мужеством и силою, разгорячив своего коня, понёсся на Икмора и поразил его прямо в шею с такой мощью, что голова Русского богатыря упала на землю вместе с правою рукою. Увидав его падение, Руссы подняли отчаянные вопли, а Греки ободрились, ударили с новою энергией и заставили своих неприятелей уйти в город.
   С падением Икмора уныние и отчаяние проникли в среду неукротимой русской рати. Святослав созвал на совет воевод и старшую дружину и спросил, что делать. Некоторые предлагали выбрать глухую ночь и, сев на суда, спасаться бегством; но другие, указывая невозможность пройти мимо огненосных греческих кораблей, советовали заключить мир с императором. Тогда князь стал напоминать товарищам славу непобедимого русского оружия, которое покорило целые страны. "И к чему послужит нам жизнь, спасённая бегством или унижением? - говорил он. - Нас будут презирать те самые народы, которые доселе трепетали перед нами. Нет, если не можем добыть победы, то добудем себе славной смерти". Конечно, византийские историки, влагая подобные речи в уста своих героев, следовали в этом отношении классическим образцам; но несомненно, что в таком смысле Святослав говорил своей дружине и действительно сумел вдохнуть в неё новое мужество и новые силы. Опять последовали отчаянные битвы. Во время одной из них и самой упорной Анемас, усмотрев Святослава, примером своим одушевлявшего русские полки и сильно теснившего Греков, вздумал повторить тот же удар, который ему удался против Икмора. Мечом своим он проложил себе дорогу к русскому князю и поразил его в самую ключевую кость. Удар был так силён, что Святослав упал с коня; но крепкая кольчуга и щит охранили его. Окружённый неприятелями, Анемас многих побил; но наконец пал под ударами русских копий. Смерть его ободрила Руссов и опечалила Греков. Последние начали отступать. Император, видя крайнюю опасность, велел ударить в бубны и трубить в трубы и сам с копьём в руке, во главе своего отряда бессмертных, понёсся на русские дружины. Греки возобновили битву; на помощь к ним явилась к ним внезапная буря, которая понесла облака пыли на русское войско и заслепила ему глаза. Между тем особый греческий отряд, предводительствуемый Вардою Склиром, зашёл в тыл Русскому войску и грозил отрезать его от города. Тогда Руссы поспешно отступили. Сам Святослав, израненный и истекающий кровью, едва спасся от плена. В последствии у Греков сложилась легенда, что на поле битвы явился какой-то воин на белом коне, который чудесным образом поражал Руссов и расстраивал их отряды: то был не кто иной, как мученик Феодор Стратилат, которого сама Богородица послала на помощь императору Иоанну.
   Наконец, когда все средства для борьбы были истощены и в Дористоле настал ужасный голод, Святослав решился просить мира. Цимисхий охотно согласился: Греки не имели ни в чём недостатка и получали подкрепления, однако и они были утомлены такою отчаянною обороною, и они сильно желали мира. Русский князь обязался выдать всех пленников, сдать Дористол и уйти из Болгарии. Он обязывался и впредь не помышлять о войне с Греками, не нападать на греческие владения в северном Черноморье, именно на Корсуньскую область, а так же на страну Дунайских Болгар, и не только самому не нападать, но препятствовать в том и другим неприятелям Греков. Обязательства эти Русь должна была подтвердить обычною клятвою на своём оружии, Перуном и Волосом. С своей стороны император давал Руси свободный путь для возвращения в отечество; а также согласился по-прежнему допускать русских торговцев в Византию и обходиться с ними по-дружески. Договор заключён синкелом Феофилом, от имени Цимисхия и двух молодых императоров, братьев Василия и Константина. А с Русской стороны в грамоте, писанной под Дористолом, кроме Святослава, упоминается только один воевода Свенельд, по всей вероятности, занимавших теперь первое место после князя.
   Цимисхий велел раздать голодающей Руси хлеб, по две меры на человека. Византийский историк Лев Диакон говорит, что из 60000 приведённых Святославом в Болгарию насчитали теперь только 22000. Но и из этого числа едва ли более половины оставалось способных к бою. При заключении договора Святослав попросил о личном свидании с императором и получил согласие. Они свиделись на берегу Дуная. Цимисхий явился на коне, покрытый своим позлащённым вооружением; за ним следовал отряд всадников в блестящих доспехах. А Святослав подъехал к берегу в ладье, причём действовал веслом наравне с прочими гребцами. Греки с любопытством рассматривали наружность русского князя. Он был среднего роста, статен, широкоплеч и с мускулистой шеей; имел голубые глаза и густые брови, нос немного плоский, подстриженную бороду и длинные усы. С его оголённой головы спускался на бок локон волос, по обычаю знатных русских людей. В одном ухе он носил золотую серьгу, украшенную рубином и двумя жемчужинами. На нём был наброшён белый плащ, такой же, как и у всех его товарищей. Не выходя из ладьи, он через переводчика поговорил немного с императором и отъехал назад. По всему вероятию, при этом свидании Святослав просил императора, чтобы он потребовал от Печенегов свободного пропуска Руссов в отечество. Цимисхий обещал.
    Когда Русь села на свои суда и удалилась, император занял Дористол и другие дунайские крепости, а за тем воротился в столицу. Победа над таким храбрым неприятелем, какова была Русь, и избавление империи от грозного Святослава покрыли Цимисхия громкою славой. Патриарх, епископы, сенаторы и огромная толпа византийских граждан встретили его за стенами города с победоносными песнопениями и поздравлениями. Ему поднесли скипетры и золотые венцы и подвели триумфальную колесницу, запряжённую белыми конями. Император принял венцы и скипетры, он отказался сесть на триумфальную колесницу и велел поставить на неё взятую в Болгарии икону Богородицы; сам же следовал за ней на своём быстром коне, увенчанный диадемою. Столица принимала его, изукрашенная лавровыми ветвями, коврами и другими разноцветными тканями. прежде всего император отправился в святую Софию, где совершил благодарственное моление и посвятил храму дорогой венец болгарских царей. Затем он вступает на форум Августион, сопутствуемый пленным болгарским царём Борисом, и здесь в присутствии народной толпы приказывает ему снять с себя царские знаки, т.е. шитую золотом и осыпанную жемчугом шапку, багряный плащ и красную обувь. Вместо них Борис получил достоинство римского магистра. Таким образом, знаменитое царство Дунайских Болгар, сломленное руками единоплеменной им Руси, объявлено простою областью Византийской империи.
   Между тем пользуясь отсутствием русского князя и войска, хищные печенежские орды до того усилились, что во время пребывания Святослава в Болгарии напали на самый Киев и едва не овладели русскою столицею. Посольство, отправленное Цимисхием к этим кочевникам, предложило им вступить в союз с Греками; причём потребовало, чтобы они не переходили Дунай для опустошения Болгарии и не препятствовали возвращению Руссов в отечество. Печенеги согласились на первое; но в последнем требовании отказали. Так повествуют византийские историки. Сомнительно, чтобы Греки искренно хлопотали о безопасности Руссов. Вероятнее, что они действовали не без лукавства и не прочь были погубить такого предприимчивого, опасного соседа, каким был Святослав. Нажмите, чтобы посмотреть картинку
   Узнав, что Печенеги заступил дорогу, русский князь зазимовал в Белобережье, где-то около днепровского устья. Здесь русская рать принуждена была терпеть страшную нужду в пище и питалась кониною; но и та была так дорога, что приходилось платить по полугривне за конскую голову. Князь, конечно, поджидал помощи из Киева. Но, очевидно, или в Русской земле в то время дела находились в большом расстройстве, или там не имели точных сведений о положении князя, - помощь ниоткуда не приходила. На весну Святослав решился оружием пробиваться в отечество. С остатком своей рати он поплыл в ладьях по нижнему Днепру; но около порогов Русь должна была выйти на берег и идти степью, так как на ладьях невозможно было пройти пороги против течения. Тогда-то подстерегавшие Руссов печенежские орды окружили их, конечно, в удобном для себя месте. Произошла отчаянная сеча. Святослав пал, и только немногие Руссы успели воротиться в Киев с воеводою Свенельдом (972 год).В русской летописи сохранилось известие о каком-то упрямстве князя, который не послушал совета Свенельдова, не пошёл в Киев окольным путём, а с свойственною ему отвагою хотел пробиться сквозь печенежскую орду. Та же летопись прибавляет, что Печенежский князь Куря велел череп Святослава оковать металлом и на пирах пил вино из этой чаши - обычай, существовавший не только у диких турецких кочевников, но даже у германских и славянских народов во времена их варварства.
   Так погиб знаменитый русский князь.


Д.И. Иловайский (1832 - 1920 гг.) "История России. Становление Руси." 1996 г

Н.М. Карамзин (1766 - 1826 гг.) "История государства Российского." 2002 г

Великий князь Киевский: 972 ... 980 гг.
   Мы знаем, что у Святослава были двоюродные братья, а может быть, и родные. Братья эти имели свои уделы; но наши источники молчат об их судьбе. По известию русской летописи после Святослава осталось три сына, рождённые от разных матерей, так как Святослав, подобно другим русским князьям, держался языческого обычая многоженства. Великие князья киевские старались иметь своими наместниками в областях собственных сыновей и других родственников, чтобы крепче связать с Киевом подвластные племена и вытеснять местные княжеские роды. Во время пребывания Святослава в Болгарии старший сын Ярополк заступал его место в Киеве; другой, по имени Олег, княжил в земле Древлянской, т.е. в Полесье; а младшему Владимиру отец отдал Новгород, в котором сам княжил при жизни Игоря. В остальных русских областях сидели другие родственники. Произошло обычное явление, которое не раз повторялось после того, повторялось, конечно, и прежде. Киевский князь не хотел ограничиваться только званием старшего князя, но стремился быть действительным господином всей Русской земли. Следовательно, едва только начинает проясняться русская история, мы уже видим борьбу единодержавия с удельным порядком и в то же время борьбу севера с югом, Новгорода с Киевом. Летопись объясняет возникшие после Святослава междоусобия внушениями некоторых бояр, именно Свенельда, который был главным советником Ярополка, и Добрыни, который приходился Владимиру дядей по матери и руководил своим юным племянником.
   Он ненавидел Олега, который умертвил сына его, именем Люта, встретясь с ним на ловле в своём владении: причина достаточная, по тогдашним грубым нравам, для поединка или самого злодейского убийства. Свенельд, желая отмстить ему, убедил Ярополка идти войною на древлянского князя и соединить область его с Киевскою.
   Олег, узнав о намерении своего брата (в 977 году) собрал войска и вышел к нему навстречу, но, побеждённый Ярополком, должен был спасаться бегством в древлянский город Овруч. Воины его, гонимые неприятелем, теснились на мосту у городских ворот и столкнули своего князя в глубокий ров. Ярополк вступил в город и хотел видеть брата: сей несчастный был раздавлен множеством людей и лошадьми, которые упали за ним с моста. Победитель, видя бездушный, окровавленный труп Олегов, лежащий на ковре пред его глазами, забыл своё торжество, слезами изъявил раскаяние и, с горестию указывая на мёртвого, сказал Свенельду: "Того ли хотелось тебе?..". Могила Олегова в Несторово время была видима близ Овруч, где и ныне показывают оную любопытным путешественникам. Поле служило тогда кладбищем и для самых князей владетельных, а высокий бугор над могилою единственным мавзолеем.
   Искренняя печаль Ярополкова о смерти Олеговой была предчувствием собственной его судьбы несчастной. Владимир, князь новогородский, сведав о кончине брата и завоевании древлянской области, устрашился Ярополкова властолюбия и бежал за море к варягам. Ярополк воспользовался сим случаем: отправил в Новгород своих наместников, или посадников, и таким образом сделался государем единодержавным в России.
   Но Владимир искал между тем способа возвратиться с могуществом и славою. Два года пробыл он в земле варяжской; участвовал, может быть, в смелых предприятиях норманнов, которых флаги развевались на всех морях европейских и храбрость ужасала все страны от Германии до Италии; наконец собрал многих варягов под свои знамёна; прибыл (в 980 году) с сей надёжною дружиною в Новгород, сменил посадников Ярополковых и сказал им с гордостию: "Идите к брату моему: да знает он, что я против него вооружаюсь, и да готовится отразить меня!".
   В области Полоцкой, в земли Кривичей, господствовал тогда варяг Рогволод, который пришёл из-за моря, вероятно, для того, чтобы служить великому князю российскому, и получил от него в удел сию область. Он имел прелестную дочь Рогнеду, сговорённую за Ярополка. Владимир, готовясь отнять державу у брата, хотел лишить его и невесты и через послов требовал её руки, но Рогнеда, верная Ярополку, ответствовала, что не может соединиться браком с сыном рабы, ибо мать Владимира, как известно, была ключницею при Ольге. Раздражённый Владимир взял Полоцк, умертвил Рогволода, двух сыновей его и женился на дочери. Совершив сею ужасную месть, он пошёл к Киеву. Войско его состояло из дружины варяжской, славян новогородских, чуди и кривичей: сии три народа северо-западной России уже повиновались ему как их государю. Ярополк не дерзнул на битву и затворился в городе. Окружив стан свой закопами, Владимир хотел взять Киев не храбрым приступом, но злодейским коварством. Зная великую доверенность Ярополкову к одному воеводе, именем Блуду, он вошёл с ним в тайные переговоры. "Желаю твоей помощи, - велел сказать ему Владимир, - "ты будешь мне вторым отцом, когда не станет Ярополка. Он сам начал братоубийства: я вооружился для спасения жизни своей. Гнусный любимец не усомнился предать государя и благодетеля, советовал Владимиру обступить город, а Ярополку удаляться от битвы. Страшася верности добрых киевлян, он уверил князя, будто они хотят изменить ему и тайно зовут Владимира. Слабый Ярополк, думая спастись от мнимого заговора, ушёл в Родню: сей город стоял на том месте, где Рось впадает в Днепр. Киевляне, оставленные государем, Должны были покориться Владимиру, который спешил осадить брата в последнем его убежище. Ярополк с ужасом видел многочисленных врагов за стенами, а в крепости изнеможение воинов своих от голода, коего память долго хранилась в древней пословице: беда аки в Родне. Изменник Блуд склонял своего князя к миру, представляя невозможность отразить неприятеля, и горестный Ярополк ответствовал наконец: "Да будет по твоему совету! Возьму, что уступит мне брат". Тогда злодей уведомил Владимира, что желание его исполнится и что Ярополк отдаётся ему в руки. Если во все времена, варварские и просвещённые, государе были жертвою изменников, то во все же времена имели они верных, добрых слуг, усердных к ним в самой крайности бедствия. Из числа сиих был у Ярополка некто прозванием Варяжко (да сохранит история память его!), который говорил ему: "Не ходи, государь, к брату, ты погибнешь. Оставь Россию на время и собери войско в земле печенегов". Но Ярополк слушал только изверга Блуда и с ним отправился в Киев, где Владимир ожидал его в теремном дворце Святослава. Предатель ввёл легковерного государя своего в жилище брата, как в вертеп разбойников, и запер дверь, чтобы дружина княжеская не могла войти за ними: там два наёмника, племени варяжского, пронзили мечами грудь Ярополкову... Таким-то способом младший из сыновей Святослава восстановил единство Русских областей. Верный слуга, который предсказал гибель сему несчастному, ушёл к печенегам, и Владимир едва мог возвратить его в отечество, дав клятву не мстить ему за любовь к Ярополку.
   Таким образом, старший сын знаменитого Святослава, быв четыре года киевским владетелем и три года главою всей России, оставил для истории одну память добродушного, но слабого человека. Слёзы его о смерти Олеговой свидетельствуют, что он не хотел братоубийства, и желания снова присоединить к Киеву область древлянскую казалось согласным с государственною пользою. Самая доверенность Ярополкова к чести Владимировой изъявляет доброе, всегда неподозрительное сердце, но государь, который действует единственно по внушению любимцев, не умея ни защитить своего трона, ни умереть героем, достоин сожаления, а не власти.
   Ярополк оставил беременную супругу, прекрасную монахиню греческую, пленницу Святославову.

   
   
  На главную страницу   В начало страницы  
 
Hosted by uCoz