Д.И. Иловайский (1832 - 1920 гг.) "История России. Становление Руси." 1996 г

Великий князь Киевский: 957 ... 972 гг.
   Ольга употребляла все усилия к принятию крещения своего сына Святослава; но тщетно. Религия христианская, проповедующая мир и любовь, была не по нраву молодого воинственного князя; он мечтал только о битвах и завоеваниях. Летописец говорит, что Святослав совершал свои походы налегке и ходил быстро, подобно барсу. Он не тащил за собой обоза, не брал ни шатра, ни посуды; спал на конском потнике, с седлом в головах; мяса не варил в котлах, а, изрезав на куски конину, зверину или говядину, пёк на угольях и ел. Такова была и вся его дружина.
   Для его неукротимой отваги представилось широкое поле на востоке в борьбе с народами, обитавшими на Волге и в странах Прикавказских. Там ещё стояла сильная Хазарская держава, с которую Руссы вели значительную торговлю, а иногда вступали в жестокую борьбу. Причиной столкновения, во-первых, служили владения в Тавриде и на Тамани. Киевская Русь успела уже освободить большую часть живших там Чёрных Болгар от хазарского владычества и основать особое русское княжество, известное под именем Тмутракани. Но на Таврическом полуострове продолжали ещё существовать вассальные хазарские владения; а со стороны Кавказа Тмутраканская Русь терпела от набегов вассалами верховного хазарского кагана, жившего в Итиле. Во-вторых, Русь, проживавшая в этом городе и приходившая сюда для торговли, по всей вероятности терпела иногда разные обиды и притеснения, за которые она всегда готова была платить кровавым возмездием. Наконец, хазарская твердыня Саркел на Дону и сам столичный город Итиль на Волге препятствовали Руси пробираться на своих судах в Каспийское море и грабить его юго-западные прибрежья, изобильные богатыми городами и селениями. После похода Руси в Каспийское море в 913 году восточные писатели упоминают о другом подобном походе в 944 году. На этот раз Русь из Каспийского моря вошла в реку Куру, захватила и разграбила город Берду, считавшийся в то время одним из богатейших городов Арабского халифата. Но из этого похода так же, как из первого, только немногим Руссам удалось воротиться в отечество.
   Святослав вступил в упорную борьбу с Хазарами и победил их. Он взял и разорил Саркел или Белую вежу, как его называет наша летопись. Он победил также хищные племена Касогов и Ясов (Алан) и тем упрочил с этой стороны существование русской Тмутракани. С разорением Саркела для Руси открылся свободный путь из Дона в Волгу, которые разделены небольшим волоком, и она не замедлила нанести решительные удары враждебным ей государствам, Болгарскому и Хазарскому. По известиям восточных писателей (приблизительно в 968 году) Руссы по Волге поднялись до столицы Камских Болгар и сильно разорили этот торговый город. Потом они спустились вниз по реке, опустошили страну Буртасов (Мордвы) и напали на Итиль, обширную и богатую столицу хазарских каганов. Большая часть её жителей разбежалась уже при первом известии о приближении Руси. Ограбив Итиль, Русь берегом Каспийского моря достигла другого богатого хазарского города, Семендера (близ Тарку), который был столицей особого князя, зависимого от верховного кагана и также исповедующего иудейскую религию. Этот город обиловал мечетями, церквами и синагогами, так как здесь жили вместе христиане, мусульмане и евреи; одних виноградников он имел до 4000. Русь разграбила и разорила его, подобно Булгару и Итилю. Долго после того на востоке со страхом и ужасом вспоминали о нашествии свирепого, неукротимого народа Руссов. Хазарской державе этой войной был нанесён такой сильный удар, что она уже не могла более оправиться и снова стать грозною для своих соседей.
   Около того времени на Балканском полуострове случились обстоятельства, которые отвлекли внимание Руси от Волги и Каспийского моря на Дунай и Чёрное.
   Высоко поднялось могущество Болгарского государства во время знаменитого царя Симеона, который распространил его пределы на запад и на юг и едва не овладев самою Византией. Но после его смерти могущество это оказалось непрочно. Вожди Дунайских Болгар не успели сплотить воедино южных или Балканских Славян так, как это совершили князья Русские по отношению к Славянам Восточным. Главным препятствием тому послужило слишком близкое соседство Византии, с её искусной, дальновидной политикой. За принятием греческой религии последовало быстрое пересаждение в Болгарию и греческой образованности. Излишнее подражание византийской роскоши со стороны высших классов и заимствование многих византийских порядков часто вызывали народное неудовольствие. Особенно сильное противодействие возникло со стороны народных верований и обычаев против греческого клира, водворившегося посреди Болгар. Византийская политика напрягала все усилия подорвать Болгарскую силу, захватившую многие греческие области и не раз угрожавшую самой столице империи. Она постоянно возбуждала против Болгарии её внутренних и внешних врагов, насылала на неё Печенегов, Угров и подавала помощь Славянам, восставшим против Болгарского владычества, например, Сербам.
   Между Болгарским царём Петром и византийским императором Никифором Фокою возникли неудовольствия: по одним известиям из-за дани, которую будто бы болгарский царь потребовал от Византии, а по другим из-за Угров, которых Болгаре пропускали через свои земли, позволяя им врываться в пределы империи. Никифор, занятый делами на востоке, прибёг к обычной византийской политике: вооружать соседние варварские народы друг против друга, таким образом ослаблять их и отклонять от замыслов против империи. В 967 году он поручил патрицию Калокиру, сыну херсонского наместника, вступить в переговоры с русским князем Святославом и склонить его к нападению на Дунайских Болгар. Надобно полагать, что Святослав находился тогда в своих Таврических владениях, т.е. по соседству с Херсоном. Переговоры, подкреплённые со стороны Греков значительным количеством золота и разными льстивыми обещаниями, увенчались полным успехом. Князь призвал к оружию храброе русское юношество и в следующем 1968 году сильною ратью вступил на своих ладьях в Дунай. Тщетно болгарское ополчение собралось на берегу этой реки и пыталось помешать высадке Руссов. Болгаре были разбиты; затем покорены и разграблены многие другие дунайские города, в том числе Малая Преслава или Переяславец и сильно укреплённый Дористол. Победа досталась легко потому, что значительная часть Болгар отложилась от своего царя и, вероятно, действовала заодно с соплеменною ей Русью. Старый Пётр во время этих событий от огорчения получил параличный удар и умер, оставив двух сыновей, Бориса и Романа. Лёгкость завоевания, приятность климата, а также выгодное торговое положение Болгарии между Византией и Придунайскими странами так привлекли Русского князя, что он уже не желал расстаться с завоёванною землёю и, если верить нашей летописи, место родного Киева задумал утвердить свой стол в Переяславце. "Сюда, - говорил он, - сходится всё благое: от Греков золото, паволоки, вина и разные овощи, от Чехов и Угров серебро и кони, из Руси меха, воск, мёд и невольники". Поэтому весной 969 года Святослав только на короткое время отправился в Киев и с свежими силами вернулся на берега Дуная. Тогда он завладел самой столицей Болгарского царства Великою Преславою, захватил в свои руки сыновей Петра и, признавая царский титул за старшим из них, Борисом, в сущности сделался настоящим государем Болгарии, по крайней мере её восточной половиной.
   Никифор Фока с ужасом увидел свою ошибку: соседство с таким могучим и предприимчивым племенем, какова была Русь, подвергало империю великим опасностям. Доходили до него также слухи и о замыслах коварного Калокира. Этот грек сумел приобрести дружбу Святослава и поощрял его желание остаться в Болгарии, с условием получить от него помощь для достижения византийского престола. Последнее намерение в те времена нисколько не казалось странным; ибо мятежи и перемены правителей сделали престол императорский обычной целью отважных честолюбцев, и сам Никифор достиг его незаконным путём. Он начал деятельные приготовления к войне с Руссами и в то же время вошёл в сношение с Болгарами: последние, будучи христианским народом, конечно, с неудовольствием переносили господство языческой Руси и особенно были раздражены произведёнными ею разорениями и свирепствами. Между прочим, говорят, будто Святослав, завладев Филиппополем, посадил на кол до 20000 пленных и тем навёл такой страх, что заставил себе покориться и другие города. Поэтому неудивительно, что многие Болгаре с радостью встретили предложение Никифоры общими силами воевать против Руси, и по его просьбе охотно отправили в Византию двух девиц из своего царского рода, чтобы соединить их браком с сыновьями покойного греческого императора Романа II, предшественника Фоки.
   Но посреди этих приготовлений Никифор Фока, снискавший себе уважение многими заслугами и строгим своим правлением, погиб жалкою смертью.
   Прекрасная наружностью, но крайне испорченная нравом, императрица Феофано отравила своего первого мужа Романа II, чтобы вместе со своею рукою доставить престол Никифору Фоке. Теперь она приготовила ту же участь и второму своему мужу. Из числа византийских полководцев этого времени особенно выдвигался Иоанн Цимисхий, родом армянин; а прозвании Цимисхий на армянском языке означало "Малорослый". Он приходился родственником Никифора и был его сподвижником на полях битв; но по своему смело честолюбивому характеру возбудил против себя подозрение, лишён начальства над восточными легионами и некоторое время жил в уединении. Феофано выпросила ему позволение явиться в столицу. Никифор очень её любил и не мог отказать её просьбам. Но Иоанн воспользовался своим пребыванием в Константинополе для того, чтобы вместе с вероломною Феофано устроить заговор против Никифора. Она тайно ввела в своё отделение дворца вооружённых людей и скрывала их до удобного случая. В одну глухую ночь Цимисхий на лодке подплыл к дворцу со стороны моря и на верёвках был поднят на кровлю Вуколеона ожидавшими его соумышленниками. Он немедленно ворвался с ними в царскую спальню и бесчеловечно умертвил спящего Никифора. Цимисхий был провозглашён императором; но Феофано ошиблась в своих расчётах: первым делом нового императора была ссылка её на один из островов Мраморного моря.
   Умный, деятельный, отважный Цимисхий спешил великими деяниями и хорошим управлением загладить пятно своего преступления (если только оно могло быть заглажено). Во всех делах империи почувствовалась новая сила, новая энергия. Одною из первых его забот было удаление Руссов из Болгарии. Сначала он пытался склонить к тому Святослава переговорами и предлагал вознаградить его на основаниях договора, заключённого с Никифором. Но русский князь предъявил условия не исполнимые: он потребовал огромного выкупа за все завоёванные города, за всех пленных и вообще дал такой гордый ответ, что война сделалась неизбежной. Не ограничиваясь собственной ратью, Святослав вооружил вспомогательное войско из вспомогательных Болгар; кроме того, нанял конные толпы Угров и Печенегов и послал их разорять Фракию. Под стенами Адрианополя эти хищники потерпели поражение о мужественного, искусного византийского полководца Варды, по прозванию "Склира" (крепкого). Но так как этот военачальник вслед за тем был отправлен в Малую Азию для усмирения мятежа, поднятого там Фокою, племянником убитого императора Никифора, то отряды варваров распространили свои набеги и опустошения по Фракии и Македонии. Зимнее время прошло без важных событий. Но Иоанн не терял времени. Сделав Адрианополь опорным пунктом для будущих военных действий, он приготовлял там склады оружия и съестных припасов; между тем снаряжал многочисленный флот их мелких судов для действий на Дунае и усердно обучал свои полки военному искусству; причём составил особый отряд телохранителей, набранный из храбрейших молодых людей и названный "Бессмертным". К весне приготовления были окончены, мятеж Фоки был усмирён, и восточные легионы переправились в Европу, имея во главе победоносного Варду Склира.
   Выступление императора в поход против Руссов сопровождалось большой торжественностью. Он всенародно молился в знаменитейших храмах столицы, сначала в церкви Спасителя, находившейся в Халкийском отделении дворца, потом в соборе святой Софии и во Влахернском храме Богоматери. Он сделал смотр и примерное сражение своего флота в Золотом Роге перед отплытием его в Дунай и затем направился с легионами в Адрианополь. Отсюда он послал разведать о положении неприятеля и с удивлением узнал, что Балканские теснины ("клисуры"), ведущие из Фракии в Болгарию, не были заняты Руссами. Этих проходов более всего опасались Греки, вспоминая о поражениях, которые они понесли здесь в прежних своих войнах с Болгарами. Русь по-видимому не ожидала такого раннего движения со стороны Греков: наступало время Пасхи; а это время императоры обыкновенно проводили в столице, исполняя все обряды великого праздника, являясь народу на торжественных выходах во всём блеске своего сана, устраивая пиршества и увеселяя толпу ристаниями или другими зрелищами. Как бы то ни было, но Русь показала большую беспечность и допустила захватить себя врасплох. Император поспешно прошёл ущелья и явился на северном склоне Балкан под Преславой. Неожиданность нападения помогла ему овладеть столицей Болгарии. Стоявший там Русский отряд сначала бился в открытом поле перед городом; потом защищался в его стенах; вытесненный из города, он сосредоточился в царском дворце, который был расположен на отдельной возвышении и был окружён особой стеной. Когда Греки, несмотря на все усилия, не могли взять этого замка, она начали с разных концов бросать в него огонь; тогда Руссы покинули пылавшее здание и, окружённые со всех сторон неприятелями, были истреблены после отчаянной обороны. Только начальник их Сфенкел с немногими успел спастись и ушёл к Святосалву, который с главным своим войском стоял в Дористоле. В Преславе Греки пленили молодого Болгарского царя Бориса с его семейством. Иоанн, как искусный политик, обошёлся с ним ласково, заявляя, что он ведёт войну не с Болгарами, а только с Русью. Не теряя времени, император двинулся к Дористолу.
   По всей вероятности не одна оплошность Руссов была причиной их неудач с самого начала войны и их оборонительного, а не наступательного образа действий. Очевидно, наёмные полчища Угров и Печенегов покинули Святослава в самое нужное время, вероятно склонённые к тому греческим золотом. Значительная часть Болгар восстала против Русии начала помогать Грекам. Последние обстоятельства подтверждается тем известием, что Святослав, решает защищаться в Дористоле, поспешил обеспечить себя со стороны жителей следующей жестокой мерой: он собрал наиболее знатных и богатых граждан и велел до 300 человек обезглавить, а остальных заключить в оковы и содержать в темницах.
   Первые битвы Цимисхия и Святослава под Дористолом была весьма упорна. Руссы сомкнув свои щиты и копья, стояли стеной перед городом, когда Иоанн повёл на них свои стройные легионы. Греков одушевляли недавние успехи и присутствие их искусного и мужественного вождя; а Руссы, гордые своими завоеваниями и победами надо соседними народами, считали поражение для себя невыносимым бедствием; они дрались неукротимою яростию и с диким криком поражали неприятелей. День уже склонялся к вечеру, а победа всё ещё колебалась. Наконец Иоанн выдвинул всю свою конницу и велел ей стремительно ударить на варваров. Последние не выдержали этого натиска, отступили и заключились в городе. Император немедленно устроил укреплённый лагерь на возвышении, в некотором расстоянии от города; Греки окопались и поставили свои шатры. В то же время греческий флот вошёл в Дунай и отрезал Руссам отступление в отечество. Флот этот был страшен для них своими огнеметательными снарядами. Они ещё живо помнили рассказы отцов о том, как этот огонь истребил суда Игоря. Русь собрала свои ладьи и держала их под самыми стенами Дористола, не смея приблизиться к греческим судам. Итак, с прибытием греческого флота, она была окружена неприятелем. Началась знаменитая осада, которая по своему упорству и подвигам, совершённых с обеих сторон, напоминает несколько баснословную осаду Трои, прославленную древними поэтами.
   Геройская борьба Святослава с Цимисхием описана довольно подробно в произведениях некоторых византийских историков. Не все они согласуются между собою в изложении её подробностей; но нисколько не разногласят относительно её характера и главных событий.
   Отрезанный от родины, не получая ниоткуда помощи, ни людьми, ни припасами, Руссы защищались с удивительным мужеством и терпением. Они не прятались за городскими стенами и редкий день не выходили на битву с неприятелем. Русь, приплывшая на судах, составляла собственно пешую рать, за исключением предводителей и знатных людей. Видя, какое превосходство даёт грекам их броненосная конница, Руссы в начале осады попытались и с своей стороны выставить конное войско; Но не лошади, набранные у туземцев, не годились к бою, ни сами всадники, не привыкшие к конному строю, не могли соперничать с хорошо обученной конницей Цимисхия. Да и лошади, конечно, мало-помалу были съедены, когда наступило истощение запасов. Обыкновенно русская кольчужная рать, выступив из города и закрывшись своими длинными, до самых ног, щитами, стеною шла на неприятеля и сокрушала всё перед собой до тех пор, пока Цимисхий и его полководцы клинообразным построением своей пехоты, неожиданными нападениями с боков, с тыла или стремительными ударами конницы успевали расстроить сомкнутую русскую фалангу и принудить её к отступлению, но не к бегству; ибо Руссы шли назад медленно, закинув за спину свои огромные щиты. по ночам они выходили иногда в поле, собирали тела павших товарищей и сжигали их на разложенных кострах; причём заколали своим богам многих пленных, а также по известному славянскому обычаю убивали и женщин (вероятно, принадлежавших более знатным покойникам); кроме того, приносили в жертву младенцев и петухов, которых опускали в Дунай. Эти погребальные обряды они сопровождали диким воем и плачем в честь покойников. Нередко Греки, снимая доспехи с убитых неприятелей, открывали между ними трупы женщин, которые в мужской одежде следовали со своими господами и на поле сражения.
   Цимисхий устроил метательные снаряды, которые бросали камни в город и убивали многих осаждённых. Русь однажды сделала нечаянную высадку, чтобы сжечь эти машины; но подоспевшая конница спасла их от истребления. В этом деле Руссам удалось убить одного греческого военачальника в доспехах из позолоченных блях; они приняли его за самого императора и, вонзив на конец копья отрубленную его голову, выставили её на городской стене. Но оказалось, что то был магистр Иоанн, родственник императора, начальствовавший осадными машинами. В другой раз Святослав, выбрав тёмную, бурную ночь, с двумя тысячами воинов сел в ладьи и, не замеченный греческими судами, собрал в ближних селениях, сколько можно было захватить, муки, хлеба и других съестных припасов, в которых осаждённые терпели крайнюю нужду. На обратном пути он успел ещё истребить целый греческий отряд, беспечно рассыпавшийся для водопоя и для рубки дров в лесу. Император сильно досадовал на начальников своего флота за их оплошность и грозил им смертной казнью, если подобная вылазка повторится. С этого дня Греки ещё тщательнее начали оберегать все пути, ведущие в Дористол, и лишили осаждённых всякой возможности промышлять себе припасы. Один византийский писатель (Кедрен) говорит, будто Иоанн Цимисхий, весьма искусный во всех военных упражнениях, во время этой осады предлагал Святославу не продолжать излишнего кровопролития, а решить дело их единоборством; но Святослав будто бы отвечал: "Я лучше врага своего знаю, что мне делать; если жизнь ему наскучила, то много способов от неё избавиться; пусть выбирает любой."
   Осада длилась уже более двух месяцев. Русский князь потерял большую часть своей дружины и лучших своих воевод. В числе павших находился и Сфенкел. С его смертию первое место в войске после Святослава занял Икмор, не столько по своему происхождению, сколько по своим подвигам, необычайной силе и росту. В вылазке 20 июля он с особою яростию поражал Греков во главе отборного отряда. Тогда один из конных телохранителей Цимисхия, по имени Анемас, родом критянин, отличавшийся также большим мужеством и силою, разгорячив своего коня, понёсся на Икмора и поразил его прямо в шею с такой мощью, что голова Русского богатыря упала на землю вместе с правою рукою. Увидав его падение, Руссы подняли отчаянные вопли, а Греки ободрились, ударили с новою энергией и заставили своих неприятелей уйти в город.
   С падением Икмора уныние и отчаяние проникли в среду неукротимой русской рати. Святослав созвал на совет воевод и старшую дружину и спросил, что делать. Некоторые предлагали выбрать глухую ночь и, сев на суда, спасаться бегством; но другие, указывая невозможность пройти мимо огненосных греческих кораблей, советовали заключить мир с императором. Тогда князь стал напоминать товарищам славу непобедимого русского оружия, которое покорило целые страны. "И к чему послужит нам жизнь, спасённая бегством или унижением? - говорил он. - Нас будут презирать те самые народы, которые доселе трепетали перед нами. Нет, если не можем добыть победы, то добудем себе славной смерти". Конечно, византийские историки, влагая подобные речи в уста своих героев, следовали в этом отношении классическим образцам; но несомненно, что в таком смысле Святослав говорил своей дружине и действительно сумел вдохнуть в неё новое мужество и новые силы. Опять последовали отчаянные битвы. Во время одной из них и самой упорной Анемас, усмотрев Святослава, примером своим одушевлявшего русские полки и сильно теснившего Греков, вздумал повторить тот же удар, который ему удался против Икмора. Мечом своим он проложил себе дорогу к русскому князю и поразил его в самую ключевую кость. Удар был так силён, что Святослав упал с коня; но крепкая кольчуга и щит охранили его. Окружённый неприятелями, Анемас многих побил; но наконец пал под ударами русских копий. Смерть его ободрила Руссов и опечалила Греков. Последние начали отступать. Император, видя крайнюю опасность, велел ударить в бубны и трубить в трубы и сам с копьём в руке, во главе своего отряда бессмертных, понёсся на русские дружины. Греки возобновили битву; на помощь к ним явилась к ним внезапная буря, которая понесла облака пыли на русское войско и заслепила ему глаза. Между тем особый греческий отряд, предводительствуемый Вардою Склиром, зашёл в тыл Русскому войску и грозил отрезать его от города. Тогда Руссы поспешно отступили. Сам Святослав, израненный и истекающий кровью, едва спасся от плена. В последствии у Греков сложилась легенда, что на поле битвы явился какой-то воин на белом коне, который чудесным образом поражал Руссов и расстраивал их отряды: то был не кто иной, как мученик Феодор Стратилат, которого сама Богородица послала на помощь императору Иоанну.
   Наконец, когда все средства для борьбы были истощены и в Дористоле настал ужасный голод, Святослав решился просить мира. Цимисхий охотно согласился: Греки не имели ни в чём недостатка и получали подкрепления, однако и они были утомлены такою отчаянною обороною, и они сильно желали мира. Русский князь обязался выдать всех пленников, сдать Дористол и уйти из Болгарии. Он обязывался и впредь не помышлять о войне с Греками, не нападать на греческие владения в северном Черноморье, именно на Корсуньскую область, а так же на страну Дунайских Болгар, и не только самому не нападать, но препятствовать в том и другим неприятелям Греков. Обязательства эти Русь должна была подтвердить обычною клятвою на своём оружии, Перуном и Волосом. С своей стороны император давал Руси свободный путь для возвращения в отечество; а также согласился по-прежнему допускать русских торговцев в Византию и обходиться с ними по-дружески. Договор заключён синкелом Феофилом, от имени Цимисхия и двух молодых императоров, братьев Василия и Константина. А с Русской стороны в грамоте, писанной под Дористолом, кроме Святослава, упоминается только один воевода Свенельд, по всей вероятности, занимавших теперь первое место после князя.
   Цимисхий велел раздать голодающей Руси хлеб, по две меры на человека. Византийский историк Лев Диакон говорит, что из 60000 приведённых Святославом в Болгарию насчитали теперь только 22000. Но и из этого числа едва ли более половины оставалось способных к бою. При заключении договора Святослав попросил о личном свидании с императором и получил согласие. Они свиделись на берегу Дуная. Цимисхий явился на коне, покрытый своим позлащённым вооружением; за ним следовал отряд всадников в блестящих доспехах. А Святослав подъехал к берегу в ладье, причём действовал веслом наравне с прочими гребцами. Греки с любопытством рассматривали наружность русского князя. Он был среднего роста, статен, широкоплеч и с мускулистой шеей; имел голубые глаза и густые брови, нос немного плоский, подстриженную бороду и длинные усы. С его оголённой головы спускался на бок локон волос, по обычаю знатных русских людей. В одном ухе он носил золотую серьгу, украшенную рубином и двумя жемчужинами. На нём был наброшён белый плащ, такой же, как и у всех его товарищей. Не выходя из ладьи, он через переводчика поговорил немного с императором и отъехал назад. По всему вероятию, при этом свидании Святослав просил императора, чтобы он потребовал от Печенегов свободного пропуска Руссов в отечество. Цимисхий обещал.
    Когда Русь села на свои суда и удалилась, император занял Дористол и другие дунайские крепости, а за тем воротился в столицу. Победа над таким храбрым неприятелем, какова была Русь, и избавление империи от грозного Святослава покрыли Цимисхия громкою славой. Патриарх, епископы, сенаторы и огромная толпа византийских граждан встретили его за стенами города с победоносными песнопениями и поздравлениями. Ему поднесли скипетры и золотые венцы и подвели триумфальную колесницу, запряжённую белыми конями. Император принял венцы и скипетры, он отказался сесть на триумфальную колесницу и велел поставить на неё взятую в Болгарии икону Богородицы; сам же следовал за ней на своём быстром коне, увенчанный диадемою. Столица принимала его, изукрашенная лавровыми ветвями, коврами и другими разноцветными тканями. прежде всего император отправился в святую Софию, где совершил благодарственное моление и посвятил храму дорогой венец болгарских царей. Затем он вступает на форум Августион, сопутствуемый пленным болгарским царём Борисом, и здесь в присутствии народной толпы приказывает ему снять с себя царские знаки, т.е. шитую золотом и осыпанную жемчугом шапку, багряный плащ и красную обувь. Вместо них Борис получил достоинство римского магистра. Таким образом, знаменитое царство Дунайских Болгар, сломленное руками единоплеменной им Руси, объявлено простою областью Византийской империи.
   Между тем пользуясь отсутствием русского князя и войска, хищные печенежские орды до того усилились, что во время пребывания Святослава в Болгарии напали на самый Киев и едва не овладели русскою столицею. Посольство, отправленное Цимисхием к этим кочевникам, предложило им вступить в союз с Греками; причём потребовало, чтобы они не переходили Дунай для опустошения Болгарии и не препятствовали возвращению Руссов в отечество. Печенеги согласились на первое; но в последнем требовании отказали. Так повествуют византийские историки. Сомнительно, чтобы Греки искренно хлопотали о безопасности Руссов. Вероятнее, что они действовали не без лукавства и не прочь были погубить такого предприимчивого, опасного соседа, каким был Святослав.
   Узнав, что Печенеги заступил дорогу, русский князь зазимовал в Белобережье, где-то около днепровского устья. Здесь русская рать принуждена была терпеть страшную нужду в пище и питалась кониною; но и та была так дорога, что приходилось платить по полугривне за конскую голову. Князь, конечно, поджидал помощи из Киева. Но, очевидно, или в Русской земле в то время дела находились в большом расстройстве, или там не имели точных сведений о положении князя, - помощь ниоткуда не приходила. На весну Святослав решился оружием пробиваться в отечество. С остатком своей рати он поплыл в ладьях по нижнему Днепру; но около порогов Русь должна была выйти на берег и идти степью, так как на ладьях невозможно было пройти пороги против течения. Тогда-то подстерегавшие Руссов печенежские орды окружили их, конечно, в удобном для себя месте. Произошла отчаянная сеча. Святослав пал, и только немногие Руссы успели воротиться в Киев с воеводою Свенельдом (972 год).В русской летописи сохранилось известие о каком-то упрямстве князя, который не послушал совета Свенельдова, не пошёл в Киев окольным путём, а с свойственною ему отвагою хотел пробиться сквозь печенежскую орду. Та же летопись прибавляет, что Печенежский князь Куря велел череп Святослава оковать металлом и на пирах пил вино из этой чаши - обычай, существовавший не только у диких турецких кочевников, но даже у германских и славянских народов во времена их варварства.
   Так погиб знаменитый русский князь.

Д.И. Иловайский (1832 - 1920 гг.) "История России. Становление Руси." 1996 г

Н.М. Карамзин (1766 - 1826 гг.) "История государства Российского." 2002 г

Великий князь Киевский: 972 ... 980 гг.
   Мы знаем, что у Святослава были двоюродные братья, а может быть, и родные. Братья эти имели свои уделы; но наши источники молчат об их судьбе. По известию русской летописи после Святослава осталось три сына, рождённые от разных матерей, так как Святослав, подобно другим русским князьям, держался языческого обычая многоженства. Великие князья киевские старались иметь своими наместниками в областях собственных сыновей и других родственников, чтобы крепче связать с Киевом подвластные племена и вытеснять местные княжеские роды. Во время пребывания Святослава в Болгарии старший сын Ярополк заступал его место в Киеве; другой, по имени Олег, княжил в земле Древлянской, т.е. в Полесье; а младшему Владимиру отец отдал Новгород, в котором сам княжил при жизни Игоря. В остальных русских областях сидели другие родственники. Произошло обычное явление, которое не раз повторялось после того, повторялось, конечно, и прежде. Киевский князь не хотел ограничиваться только званием старшего князя, но стремился быть действительным господином всей Русской земли. Следовательно, едва только начинает проясняться русская история, мы уже видим борьбу единодержавия с удельным порядком и в то же время борьбу севера с югом, Новгорода с Киевом. Летопись объясняет возникшие после Святослава междоусобия внушениями некоторых бояр, именно Свенельда, который был главным советником Ярополка, и Добрыни, который приходился Владимиру дядей по матери и руководил своим юным племянником.
   Он ненавидел Олега, который умертвил сына его, именем Люта, встретясь с ним на ловле в своём владении: причина достаточная, по тогдашним грубым нравам, для поединка или самого злодейского убийства. Свенельд, желая отмстить ему, убедил Ярополка идти войною на древлянского князя и соединить область его с Киевскою.
   Олег, узнав о намерении своего брата (в 977 году) собрал войска и вышел к нему навстречу, но, побеждённый Ярополком, должен был спасаться бегством в древлянский город Овруч. Воины его, гонимые неприятелем, теснились на мосту у городских ворот и столкнули своего князя в глубокий ров. Ярополк вступил в город и хотел видеть брата: сей несчастный был раздавлен множеством людей и лошадьми, которые упали за ним с моста. Победитель, видя бездушный, окровавленный труп Олегов, лежащий на ковре пред его глазами, забыл своё торжество, слезами изъявил раскаяние и, с горестию указывая на мёртвого, сказал Свенельду: "Того ли хотелось тебе?..". Могила Олегова в Несторово время была видима близ Овруч, где и ныне показывают оную любопытным путешественникам. Поле служило тогда кладбищем и для самых князей владетельных, а высокий бугор над могилою единственным мавзолеем.
   Искренняя печаль Ярополкова о смерти Олеговой была предчувствием собственной его судьбы несчастной. Владимир, князь новогородский, сведав о кончине брата и завоевании древлянской области, устрашился Ярополкова властолюбия и бежал за море к варягам. Ярополк воспользовался сим случаем: отправил в Новгород своих наместников, или посадников, и таким образом сделался государем единодержавным в России.
   Но Владимир искал между тем способа возвратиться с могуществом и славою. Два года пробыл он в земле варяжской; участвовал, может быть, в смелых предприятиях норманнов, которых флаги развевались на всех морях европейских и храбрость ужасала все страны от Германии до Италии; наконец собрал многих варягов под свои знамёна; прибыл (в 980 году) с сей надёжною дружиною в Новгород, сменил посадников Ярополковых и сказал им с гордостию: "Идите к брату моему: да знает он, что я против него вооружаюсь, и да готовится отразить меня!".
   В области Полоцкой, в земли Кривичей, господствовал тогда варяг Рогволод, который пришёл из-за моря, вероятно, для того, чтобы служить великому князю российскому, и получил от него в удел сию область. Он имел прелестную дочь Рогнеду, сговорённую за Ярополка. Владимир, готовясь отнять державу у брата, хотел лишить его и невесты и через послов требовал её руки, но Рогнеда, верная Ярополку, ответствовала, что не может соединиться браком с сыном рабы, ибо мать Владимира, как известно, была ключницею при Ольге. Раздражённый Владимир взял Полоцк, умертвил Рогволода, двух сыновей его и женился на дочери. Совершив сею ужасную месть, он пошёл к Киеву. Войско его состояло из дружины варяжской, славян новогородских, чуди и кривичей: сии три народа северо-западной России уже повиновались ему как их государю. Ярополк не дерзнул на битву и затворился в городе. Окружив стан свой закопами, Владимир хотел взять Киев не храбрым приступом, но злодейским коварством. Зная великую доверенность Ярополкову к одному воеводе, именем Блуду, он вошёл с ним в тайные переговоры. "Желаю твоей помощи, - велел сказать ему Владимир, - "ты будешь мне вторым отцом, когда не станет Ярополка. Он сам начал братоубийства: я вооружился для спасения жизни своей. Гнусный любимец не усомнился предать государя и благодетеля, советовал Владимиру обступить город, а Ярополку удаляться от битвы. Страшася верности добрых киевлян, он уверил князя, будто они хотят изменить ему и тайно зовут Владимира. Слабый Ярополк, думая спастись от мнимого заговора, ушёл в Родню: сей город стоял на том месте, где Рось впадает в Днепр. Киевляне, оставленные государем, Должны были покориться Владимиру, который спешил осадить брата в последнем его убежище. Ярополк с ужасом видел многочисленных врагов за стенами, а в крепости изнеможение воинов своих от голода, коего память долго хранилась в древней пословице: беда аки в Родне. Изменник Блуд склонял своего князя к миру, представляя невозможность отразить неприятеля, и горестный Ярополк ответствовал наконец: "Да будет по твоему совету! Возьму, что уступит мне брат". Тогда злодей уведомил Владимира, что желание его исполнится и что Ярополк отдаётся ему в руки. Если во все времена, варварские и просвещённые, государе были жертвою изменников, то во все же времена имели они верных, добрых слуг, усердных к ним в самой крайности бедствия. Из числа сиих был у Ярополка некто прозванием Варяжко (да сохранит история память его!), который говорил ему: "Не ходи, государь, к брату, ты погибнешь. Оставь Россию на время и собери войско в земле печенегов". Но Ярополк слушал только изверга Блуда и с ним отправился в Киев, где Владимир ожидал его в теремном дворце Святослава. Предатель ввёл легковерного государя своего в жилище брата, как в вертеп разбойников, и запер дверь, чтобы дружина княжеская не могла войти за ними: там два наёмника, племени варяжского, пронзили мечами грудь Ярополкову... Таким-то способом младший из сыновей Святослава восстановил единство Русских областей. Верный слуга, который предсказал гибель сему несчастному, ушёл к печенегам, и Владимир едва мог возвратить его в отечество, дав клятву не мстить ему за любовь к Ярополку.
   Таким образом, старший сын знаменитого Святослава, быв четыре года киевским владетелем и три года главою всей России, оставил для истории одну память добродушного, но слабого человека. Слёзы его о смерти Олеговой свидетельствуют, что он не хотел братоубийства, и желания снова присоединить к Киеву область древлянскую казалось согласным с государственною пользою. Самая доверенность Ярополкова к чести Владимировой изъявляет доброе, всегда неподозрительное сердце, но государь, который действует единственно по внушению любимцев, не умея ни защитить своего трона, ни умереть героем, достоин сожаления, а не власти.
   Ярополк оставил беременную супругу, прекрасную монахиню греческую, пленницу Святославову.